Но она извинится. Обязательно извинится.
А потом они поговорят. Спокойно поговорят как два взрослых человека и со всем разберутся.
Потому что он нужен ей — весь, с достоинствами, недостатками, вечной работой и туманным прошлым.
И хорошо, если она всё ещё нужна ему.
Хотя бы немножко.
Пусть даже просто как друг. Ну, если не… Мало ли что…
— Он скоро придёт за нами! — уверенно сказала Алина. — Я, может, ничего не знаю про его семью, любимый цвет и школьные оценки, но я знаю его. А он знает меня. И он обязательно за нами придёт!
* * *
Долан вряд ли смог бы точно сказать, сколько ему пришлось идти в полной темноте, придерживаясь руками за стены и шаркая ногами, чтоб не пропустить ступеньку или не наступить на Церу.
Ступенек не попалось ни одной, ход шире не становился, март бежал где-то впереди, изредка коротко взрыкивая.
А потом коридор закончился. Совсем закончился. Не аркой, не дверью, а обычной каменной стеной, намертво преградившей проход.
Долан пошарил по ней рукой, не нашёл ничего, похожего на ручку или рычаг, поэтому просто спросил в пространство:
— Ваше величество, можно я зайду?
И постучал. На всякий случай.
Ответа не последовало, но стена беззвучно отъехала в сторону и всё вокруг залило светом.
Следующие несколько секунд Долан пытался привыкнуть к яркому освещению и переварить увиденное. Пещера, родник, обгоревшая дверь в противоположной стене. Две девочки, почти в обнимку сидящие на полу, две пары глаз — ослепляюще-синие и испуганно-карие.
— Привет, — тихо произнесла Алина. И торопливо добавила: — Извини.
Собственный ответ Долан не запомнил. И слова Яны не расслышал. Она точно что-то говорила. Кажется, пыталась объяснить, что произошло. Долан видел краем глаза, как шевелятся её губы, знал, что должен проявить вежливость, поздороваться, даже поклониться, наверное…
Или эта традиция с поклонами давно устарела?
Или надо было спросить, как она себя чувствует, как прошёл обряд?
Вместо этого Долан опустился на колени перед Алиной, аккуратно взял её лицо в ладони и просто смотрел. На синяки под глазами. На покрасневшие, шелушащиеся щёки. На запёкшуюся под носом кровь. На потрескавшиеся губы. На маленькую, едва заметную морщинку между бровями — её точно не было раньше.
Он поцеловал эту морщинку, ощутил вкус пота и запах гари. И дрожь.
Алину трясло. Вряд ли от холода, в пещере было довольно тепло. Но Долан всё равно стянул куртку, укутал в неё девчонку, прижал к себе.
— Я идти не могу, — шёпотом созналась она ему на ухо.
Он без вопросов поднял её на руки, обернулся на Яну.
Королева встала сама, подошла к роднику, зачерпнула ладонью воду и замерла, наблюдая, как она просачивается сквозь пальцы и утекает обратно. Зачерпнула ещё раз, принесла Долану, протянула. Он послушно выпил, получился всего-то глоток.