«Значит, проверяли… И про дядю-полковника подтвердилось, – отметил Микко. – Слава Богу!»
– Сейчас, когда поедешь за досками, и его отвези, – отдал гауптман распоряжение солдату. – Чем дальше отсюда, тем лучше.
– Господин офицер распорядился отвезти тебя поближе к дому.
Микко насторожился: нет ли здесь подвоха – скажут к дому, а сами в гестапо отвезут.
– У меня нет своего дома.
– Туда, где нет германских воинских частей, – уточнил переводчик.
Солдат остановил машину у развилки и жестом потребовал:
– Выходи.
Вышел сам, достал из кузова лыжи, кинул их на снежный отвал у обочины и уехал.
Микко, морщась от боли, надел лыжи и медленно, растопырив руки и волоча за собой лыжные палки, как больная или подраненная птица волочит крылья, часто останавливаясь и озираясь по сторонам, двинулся по дороге встреч едва проглядывавшему сквозь пелену облаков солнцу.
«Сволочи! Фашисты проклятые! Но ничего, я тоже не без дела здесь шатаюсь! Мало от меня получили – еще получите! Забыли, как я вашу хозкомендатуру в дерьме утопил? Если забыли, еще раз повторю!»
Поздно вечером, в субботу, залез Миша в канализационный колодец, заткнул двумя сбитыми в комок мешками фанину дома, на первом этаже которого размещалась немецкая хозкомендатура, а на верхних жили немцы.
В результате, хозкомендатура с понедельника по среду не работала, выносили и вымывали из коридоров и кабинетов все то, что должно было вытекать с верхних этажей через фановую трубу в городскую канализацию, но через унитазы и умывальники перетекло в хозкомендатуру.
Крепко досталось ему от Валерия Борисовича за эту выходку: не за свои дела не берись, чужого стада не паси. И никаких несанкционированных действий. Мало, себя погубишь и операцию провалишь, можешь и других под удар подставить.
А все равно, хоть ему и досталось от Валерия Борисовича, фашисты тоже без подарка не обошлись.
Но забежавшая на несколько секунд, чтобы подбодрить, гордость разведчика улетела. И Микко вновь остался один, один на один со страхом: под немцем он еще, под немцем! И все еще может быть: и допросы, и пытки, и даже, не приведи Бог! – смерть. И втянул голову в плечи, съежился, и, шея окостенела, поворачиваясь всем корпусом, огляделся, всматриваясь в каждый валун, в каждый бугорок, в каждый кустик и в каждое темное пятно – нет ли там человека. Где человек – там опасность.
Никого. Полегчало. Выдохнул. Даже не заметил, что все время, пока оглядывался, не дышал.
– Помоги мне, Боженька… Помоги мне опять не попасть под пытки и живым выйти. А я Тебе за это в церкви самую большую свечку куплю! Самую дорогую, на какую только денег хватит. Честное пионерское, куплю, под салютом, – поднял правую руку и отдал пионерское приветствие.