И холодно, и голодно, и тяжело на ногах. И вход в поле зрения держать надо, чтобы не прозевать, и держаться подальше.
Одно то, что немцы через своих людей могут понаблюдать, кто в штаб идет, кто возле штаба толкается. И часовой, смотря какой попадется. Ладно, если просто прогонит, а то весной уложил его ретивый служака в грязную лужу. Раз отогнал, другой раз отогнал, а на третий уложил животом вниз в самую грязь и глубину, чтоб неповадно было возле штаба вертеться. И еще пригрозил:
– Попробуешь встать, стрелять буду.
Хоть и апрель стоял на дворе, и лужа не очень глубокая, но вода в ней холоднющая, температура тогда, особенно по ночам, была низкой, и ветер дул злой и холодный.
Много чего интересного о себе и полезного для ума услышал бы тот часовой, если бы Мише позволили с ним по душам поговорить. А с другой стороны, если по-честному, в чем он виноват? Он обязанности свои выполнял.
На улицах не безлюдно. Но в основном военные. Много женщин и девушек в военной форме. И в сухопутной, и во флотской.
За оградой, у безветренной стены играют дети, схоже одетые меж собой. Детдомовские. Печальные большие глаза. Печаль и сосредоточенность в лицах. Играют молча, по одному. Лишь две группки, в одной два, в другой четыре человечка – ведут совместную игру, но и те молча. Вчетвером девочки играют в дочки-матери. Но это не довоенная игра с гостями и свадьбами, а блокадная, про хлебушек, чаек и теплую печку. Молча подкладывают прутики-дрова в печку, в консервную банку, молча разливают «вскипевший чаек» в алюминиевые чашечки, молча раскладывают хлебушек, слепленный из снега, перед каждым едоком.
Мальчики, один побольше, другой поменьше, с одинаково огромными печальными глазами и схожими лицами, видимо, братья, одной лопаткой на двоих строят на столе снежную крепость. Младший воткнул лопатку в снег, в стену крепости, старший вытащил и положил рядом. Первый возвратил по-своему, больший опять переиначил. Лицо меньшего исказилось гримасой, он отвернулся от стола и тихо-тихо, почти беззвучно заплакал. Блокадные дети, Миша заметил это еще в первую зиму, всегда играют молча, а плачут часто и очень тихо. Наверное, даже на игре и голосе экономят свои слабенькие запасы сил.
Таких же маленьких детей он видел в конце сентября сорок первого, когда возвращался из разведки с южного направления.
Минул Обводный канал. На тротуаре жмется плечами и спинами к стенам домов, чтоб легче стоять, длинная очередь за хлебом. Такая же, пожалуй, несколько большая, чем сейчас за оградой, стайка детей идет по противоположному от очереди тротуару. Те и другие смотрят на идущую впереди Миши группу пленных немцев человек в пятнадцать, которую ведут по мостовой вдоль тротуара. Дети с любопытством, они в первый раз видят живого врага. Взрослые с ненавистью и злорадством, некоторые ругают пленных, иные плюют в их сторону. Но в неприязни своей и в ненависти за эту грань не переходят.