Вдруг земля задрожала и воздух всколыхнулся. Грохот, столб огня, дыма и пыли. Ударил дальнобойный немецкий снаряд.
Когда рассеялся дым и осела пыль, на том месте, где недавно шли по двое за руки ребятишки – воронка, а вокруг груда целых и покалеченных, с оторванными ручками и ножками и с разорванными животами, из которых выпадают внутренности, шевелящихся, стонущих, кричащих, зовущих маму окровавленных детских тел.
Фашисты-пленники видят, но отворачиваются, стараются не смотреть. Молодой немецкий солдат, видимо, не привыкший еще к крови, остановился, остолбенел от ужаса увиденного, сбил строй. И другой, уже в годах, на ходу простонал:
– О майн Гот! Киндерн![37]
И стон его словно разбудил оцепеневшую очередь. Часть ее, в основном женщины и девушки, бросились помогать детям. Большинство остальных, молодые ребята, старики и старухи, поднимая по пути обломки кирпичей, палки, железки и все, что под руку подвернется, налетели на пленных.
И ничто, никакие крики и призывы конвойных, не остановили взъяренную толпу. Через несколько минут растерзанные немцы лежали на мостовой и, наверное, уже не было среди них живых, но негодующие на захватчиков и убийц люди добивали их, добивали и добивали…
– Со всеми вами так будет, ублюдки фашистские! Со всеми! Ни один из вас не уйдет живым от Ленинграда!
С трамвая сошел у Финляндского вокзала, по Литейному мосту прошел пешком. С моста повернул на щербатую теперь набережную Робеспьера – еще в прошлую зиму здесь были разобраны на дрова для столовых и детских учреждений стандартные двухэтажные деревянные дома. И пошел вдоль Невы.
От Невы, по спуску, напротив проспекта Чернышевского тяжело поднимались исхудалые люди. Воду несли в чайниках, кастрюльках, ведрах, бидонах. Иные от двух- или трехлитрового бидона изгибались, как от непомерной тяжести. Поднявшись на набережную, везли на саночках, на покупных и самодельных. Самодельные – чаще всего лист фанеры, приколоченный к двум брускам-полозьям с затесанными или запиленными носами.
В этом году их поменьше: кое-где водопровод работает, а в прошлом, примерно в это время года, Миша так же шел по проспекту Чернышевского. Водопровод тогда не работал, не было электричества. Навстречу ехали порожние, а обгоняли его с полными бочками и цистернами пожарные подводы и машины, возили воду на хлебозавод. Но воды требовалось много, они не справлялись, и по их следу тянулась вереница людей, везших туда же, на хлебозавод воду на санках в бочках, в бачках и в ведрах. Ради хлебушка, ради жизни, ради победы над заклятым врагом.