Расспросил, как служится, о себе стал рассказывать, как воевал, с кем встречался в войну. И обо мне упомянул, как я в разведку ходил и донесения на теле носил через немцев.
Сижу, слушаю, помалкиваю. За других солдат прячусь, на глаза боюсь попасться: а ну, узнает!
А он раз на меня глянул, другой, и спрашивает:
– Как Ваша фамилия, товарищ боец?
– Метсяпуро, – отвечаю.
– А имя-отчество?
– Михаил Вейнович.
– Вот, – говорит, – посмотрите: я о нем рассказываю, а он скромничает, будто красна девица.
Я отнекиваться:
– Ошибаетесь, товарищ полковник, не мог я в то время в разведку ходить, лет было маловато. А фамилия и все остальное случайно совпали.
И комбат встал на мою сторону. Злой был на меня, даже при полковнике из округа молчать не захотел:
– Какой из него, – и на меня показывает, – разведчик? Тот – герой, а этот – первый пьяница на батарее, если не во всем полку.
А полковник свое:
– Не мог я ошибиться.
Заставил гимнастерку снять – шрам должен быть под ключицей от немецкой пули.
Куда же от шрама денешься. Переправили год рождения обратно на тридцатый.
Закурил.
– А дальше?
– Что дальше… Дослужил. Комбат ко мне после того случая переменился. Сам фронт прошел, понимал, что к чему. Да и я сдерживаться стал. Когда припрет, уж совсем невмоготу станет, зайду к нему, он стакан нальет, выпью и тут же в каптерке у него просплюсь. А так, чтобы в казарме пить или с другими солдатами – я больше не допускал. А к концу службы полковник тот, из округа, награды мои – Красную Звезду и две медали «За отвагу» и «За оборону Ленинграда», которых меня по суду лишали, – обратно мне выхлопотал.
После армии на работу устроился, женился. Взял фамилию жены, раз уж год рождения переправить не удалось, не хотелось судимость за собой таскать. Стал Михаил Герасимов. Жизнь на лад пошла. Да гада одного встретил…
Глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри.
– Он на немцев в войну работал. Я, как увидел его, узнал, сразу в милицию: уберите такого-то, говорю, он предатель, он в войну на немцев работал. А они: знаем. Человек отсидел десять лет за предательство, искупил свою вину.
А как предатель может вину искупить? Десять лет отсидел? Ну и что? Илюха Ковалев, которого немцы до смерти запытали, Сашка Пышкин, петрозаводский связной, и другие ребята, которые через таких, как этот, сгинули и после того, как он десять лет отсидел, – домой не пришли и никогда не придут. Чем же искупил? Вор может вернуть, деньгами отдать или, в крайности, отработать, что украл, грабитель – что награбил. Они могут искупить вину. А предатель – нет. И нельзя ему ходить по той земле, которую он предал.