Когда показалась родная деревня, Саша не выдержал, побежал по дороге – разведать, остался ли цел их дом.
Остался!
Правда, кто-то его переделал, пристройки появились – то ли немцы, то ли новые жильцы.
Пожилая женщина и две девочки с ней вышли на крыльцо, когда Федосья, открыв калитку в воротах, вошла с детьми во двор.
– Ну, здравствуйте, – сказала женщина в платке, в фартуке, надетом поверх платья, в калошах. Она поклонилась.
– Ваш сын уже сказал, что вы тут хозяева. А нас к вам поселили, потому что жить негде – дома наши повзрывали. Еще тут одна семья живет, такая же. Ну, вы проходите, сейчас все разберем.
А чего тут особого разбирать, каждой семье пришлось занимать по комнате. Не выгонишь ведь людей на улицу.
Таких справных домов, как у Виноградовых, в Свитах осталось немного. Жили кто в землянках, кто в сараях. Но уже начали и строиться – у кого кормильцы живыми вернулись с войны.
Надежда запомнила, как первый раз после войны побежала в огород и как криком остановила ее жиличка: оказывается, огород был немцами заминирован, саперы должны были прийти со дня на день.
И вот они пришли, подорвали мину. Земля вздыбилась, комья полетели вверх и в стороны, и в огороде образовалась воронка.
Целый день трудились все вместе, чтобы воронку закопать и землю в огороде выровнять.
Ничего не дал в то лето огород. Да и плодовые деревья, росшие по краям огорода и на задах, тоже почти ничего не дали, потому как росли неухоженными.
Мать пошла работать в колхоз, и старшие дети тоже стали подрабатывать, чтобы прокормиться. И Надежде нашли работу: она стала топить печь в школе.
Работа эта нисколько не тяготила ее. Росла она бойкой, расторопной, и за что бы ни бралась, все у нее получалось.
Странно: рабская полуголодная жизнь в лагере должна была так истощить детей, что им и на жирных харчах быстро бы не оправиться. А тут и дома-то кое-как управлялись, чтобы досыта поесть хоть раз в неделю, ан гляди – все дети поднимались крепкими, здоровыми и даже у Анечки ноги болеть перестали.
То ли воздух помогал им, то ли порода у них такой вышла, но только росли они на радость матери крепкими и ладными.
А Надежда так среди своих выделилась быстро: округлилась, налилась, как молодое яблоко, а волосы густые, русые заплетала в косу и перебрасывала вперед, на грудь, когда шла на вечерки.
Кавалеры, конечно, уже появились, и она пела песни вместе с ними, и семечки лузгала, и кино смотрела, когда привозили, но ни с кем не дружила особо, потому что никто ей из своих, свитских, не нравился так, чтобы его выделить среди других.