Надежда сидела сама не своя. И плакать хотелось, и затрещину дать любимому своему Коленьке.
Поглядела на него, а он бледный сидит, и потому челка, которая лоб закрывает, чернее черного стала.
Господи, да как же так? Вот искушенье, машинка эта проклятая…
– С малого все начинается, – сказал отец. – А потом и настоящую машину захочется иметь. А денег опять не хватает. Значит, украдем? Только научимся хорошенько воровать, чтобы никто не заметил, не поймал. Так?
– Не так, – сказал Коля. – Я эту машинку пойду обратно верну.
– Да кто у тебя ее возьмет? Да если и возьмут, не в этом дело. Не в этих несчастных семи рублях. Главное-то ты понял, в чем?
– Понял.
– Ну так скажи, чтобы братья твои поняли. На всю жизнь вашу. Говори.
– Брать без разрешения ничего нельзя. Это все равно, что воровство.
Надежда вспомнила, как немцы, которые заняли их дом, специально оставляли на столе конфеты и печенье. Проверяли.
– …А нас и проверять нечего было, – заключила Надежда, рассказав эту историю. – Нам мамка, бабушка ваша, сызмальства все объяснила. Пусть деньги эти и не чужие, семейные, а все одно, без спроса трогать нельзя. Вот отец ваш, и то, когда берет, мне говорит.
– А как же. Наказание будет такое: на исповеди все батюшке рассказать и перед Богом обещать, что никогда, ни при каких обстоятельствах, даже самых тяжелых, красть не будете до самого смертного часа. А теперь вставайте на молитву.
Читали вечернее правило, и Николай нашел в Псалтири псалом 60, который начинается покаянными словами: «Помышляю день страшный, каюсь деяний лукавых, како отвечу Небесному Царю?»
Надежда подумала, что это уж больно строго для детей такие слова произносить, но глядя на серьезные лица сыновей, решила, что, пожалуй, муж прав: такие уроки запомнятся на всю жизнь.
9
Свекровь, Татьяна Ефимовна, занемогла. Она редко жаловалась на болезни, справлялась с ними, как правило, без всяких врачей. А тут слегла.
Значит, дело плохо.
Отвезли в больницу, да недолго пролежала она там – отправили ее домой. Ясно, что умирать. Конечно, сказали об этом мужу, а не ей самой. Но она сама поняла, в чем дело.
Сидела со свекровью почти все время Надежда. Лекарство дать, давление померить, покормить – все она. Так лежала свекровь почти год.
Однажды Надежда, поменяв постельное белье, собралась было идти на кухню, Татьяна Ефимовна ее остановила:
– Погоди, дочка.
Надежда присела на стул.
– Вот чего скажу тебе, пока никого дома нет. Чувствую, что умираю.
– Да что вы, мама.
– Слушай, не спорь. Я лучше знаю, – лицо ее за время болезни пожелтело, резко обозначились скулы, оттопырились уши. Но глаза смотрели, как и прежде – спокойно, с добротой и любовью.