За эту выходку его заперли еще на месяц. Могли бы и больше, но тюрьмы были переполнены и настоящие ублюдки ждали своего места, так что от Пита избавились настолько быстро, насколько это было возможно.
Снег только только начинал таять, солнце еще едва грело, но иногда выдавались солнечные дни. Мы все приходили в себя, я перекрасила в ярко-красный и чуть подрезала волосы, редко ставила ирокез — зачастую на смену в бар, что бы волосы не мешались. Само это предприятие наконец начало приносить нормальную прибыль, а не жрать бабки как шалтай-болтай машина. Поначалу мы уходили в жесткий минус, ежедневно теряя от двадцати баксов, могло доходить до нескольких сотен. Стало больше состоятельных гостей, по большей части это люди старой школы, которые "переросли" панк или же ирокез, как принято у таких говорить, просто врос внутрь. Такие были щедры на чаевые, с удовольствием оставались допоздна, спокойно общаясь с ребятами, что им по идее в сыны годились. Но конфликтов не было, что крайне радовало. Когда оборудовали сцену для музыкантов, то такие кадры редко пропускали выступления. Наверное. им все же этого не хватало — драйва жизни и потому они приходили сюда, послушать историй, да и просто класно провести время.
И все налаживалось. Марго недавно пришла в бар, робко села за барную стойку и тихо попросила налить ей стопку самого крепкого, что найдется. Глаза у нее были опухшие, короткие черные волосы грязные, а вид побитой дворняжки. Она потом рыдала два часа мне в плечо на втором этаже, на кровати. Нацисты не путались больше под ногами и вообще, кажется, пропали с радаров, хотя и находились редкие индивиды, желающие докопаться на улице. Но это было скорее исключение из правил.
И снова поднимался ветер, который звал куда-то, рвал шапку и смеялся, раскинув руки. Мы были молоды, совершенно ни в чем не нуждались и мы вес были счастливы и свободны. Вот от чего иногда плакала по ночам — свобода. Столько дерьма, столько потерь ей цена, никогда она не даётся просто так. Иногда я писала стихи, песни, кто-то из знакомых накладывал слова на музыку и получалось вполне не плохо.
Оставаться доброй было все проще, мне уже не хотелось кого-нибудь убить на ровном месте, я перестала просыпаться в припадках ярости, чаще — просто от кошмаров. Раз в неделю я стандартно подскакивала с криком, стараясь прижаться к Питу, потом только вспоминая что его в кровати нет.
Когда его выпустили, я переминалась с ноги на ногу улице, вокруг валялось бычков 10, наверное. День вышел морозный, но солнечный — подушечки пальцев закаменели, а глаза слепило при любой попытке посмотреть куда-то не вниз. Пушистые сугробы с площадки даже никто не пытался убрать, оставив только дорогу, изчерченную следами от машин — крупных и не очень.