Чтобы написать фразу «Незримый покойник ютился в мелеховском курене, и живые пили его васильковый трупный запах» («Тихий Дон», 1 книга) надо было пройти через 14 год.
В 1914 ему было 44.
Откуда этот страшный васильковый запах, если покойник, кстати, мнимый, лежит за тысячу верст от мелеховского куреня?
А вот откуда:
«В чистенькой, чрезвычайно благообразной моленной было прохладно и тихо,
пахло васильками и самодельными восковыми свечами
, и лишь одна-единственная муха жужжала и сердито билась на радужном стекле окошка» («
На речке лазоревой
». 1911).
Еще всё вроде бы неплохо и даже благостно. Жить трудно, но можно. Вот только запах васильков (см. стихотворение Апухтина «Сумасшедший») уже пророчит неладное. И стекло радужное, разложившееся, и муха бьется не к добру.
П
оскольку речь о малоизвестном литераторе, начнем с биографии.
Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского. Он сын казака-хлебороба. Мать – донская дворянка. Семья многодетная. В 1920 младшего брата Александра, ученого-лесовода, за родство с братом замучают в слободе Михайловке чекисты. Впрочем, по другой версии – за интеллигентный вид растерзает на железнодорожной станции пьяная солдатня. Сестры Евдокия и Мария погибнут от голода в начале 1930-х. По другой версии – тогда-то как раз выживут, но что стало с ними потом, тоже никто не знает.
С серебряной медалью он вышел из стен Усть-Медведицкой гимназии.
В 1892 окончил Петербургский историко-филологический институт (заведение с такими требованиями к студентам, что многие здесь просто не выдерживали нагрузки). И тринадцать лет преподавал в Орле и Нижнем Новгороде.
В 1906 – депутат от Войска Донского в Первой Государственной Думе. (Близок к трудовикам.) 13 июня
он выступает с речью против использования казаков в карательных акциях правительства. Слова том, что казаки «под видом исполнения воинского долга, несут ярмо такой службы, которая покрыла позором все казачество», обвиняют:
«
Правительство… сделало все для того, чтобы стереть память о тех отдаленных временах своеобразной
рыцарской отваги
, гордой независимости, но слабый отзвук утраченной свободы прозвучит иногда для казака в его старинной песне, и задрожит казацкое сердце от горькой тоски по дедовской воле».