В разработанном при царском дворе сценарии, который предполагал превращение женщин, окружавших короля Станислава Августа в кариатиды российских влияний в Польше, Игельстрёму было назначено любовное порабощение пани Люльер.
Генриетта София Люльер, урожденная баронесса Пуже или Пуше, которую варшавская улица называла "мамзель Люлли", король – Люльеркой, а сама себя – маркизой, была родом из полонизированного французского дворянского семейства и входила в круг наиболее знаменитых женщин в станиславовской Польше, поскольку была: "королевой гетер, каббалисткой и интриганкой, охотно влезающей в чужие стремена (Станислав Василевский), к тому же держала пальму императрицы моды – первой она устроила своему любовнику жилетку с рисунком из держащих зонтики зеленых обезьянок и ввела на берегах Вислы обильные декольте, выпирающие сорочки и греческое неглиже, которое было признано верхом непристойности бабками молодых девушек и матерями женщин, притворявшихся молодыми. Являясь, вне всякого сомнения, женщиной необычной, знала некую разновидность любви, столь редкую, что даже варшавские проститутки не имели о ней понятия. Потому Станислав Август, менявший любовниц словно перчатки, только ее не отослал и говорил о ней с исключительным восхищением. Будучи придворной сводницей и метрессой, которую невозможно убрать, он представляла собой неиссякаемый источник отчаяния и резкой ненависти других женщин. Не зависти, ведь ту испытывают в отношении кого-то, кого можно победить, кого судьба лишь временно возвысила, но когда счастье повернется в другую сторону, тогда можно будет иметь и свой триумф, и свою месть. Ее превосходство, прочитываемое в многостраничной книге, состоящей из глаз и жестов мужчин, из постоянства короля, из самых модных нарядов и самых красивых драгоценных украшений, была столь недоступной, что могла пробуждать только лишь бессильную, прошивающую все тело ярость, которую не могли смягчить мелкие, порожденные сплетнями мести, даже выплевываемые наиболее едким языком. Понятовский, которому она, вроде как, предсказала корону, подарил ей в Варшаве небольшой дом неподалеку от дома Василевского. "В том домике было полно укрытий и тайных переходов между комнатами. Наверняка они были нужны хитроумной француженке, которая, помимо замечательного денежного содержания, обеспечиваемого королем, немалые доходы получала от занятий каббалой, поскольку, как магнаты, так и дамы из высшего общества, придворные и обеспеченная шляхта толпами ходили к ней за предсказаниями", - как вспоминал сын королевского медика, Казимеж Владислав Вуйчицкий.