— Как так получилось, что отказ причинять боль другим стал для тебя проявлением слабости?
Агата смотрела на него и будто не понимала, о чём разговор. Она хлопала густыми ресницами и выглядела совершенно безобидно.
— Какая боль? Вы не любите апельсины и всё. Что-то вроде аллергии, от этого ещё никто не умирал. Если ты не знал, меня чуть ли не каждое утро заставляют выпивать кубок с кровью. С кровью! Думаешь, мне это нравится?
— Я знал.
Ещё бы. Королевы, выросшие на крови и воде были визитной карточкой империи.
— Вот и делай, что говорят! И я отстану раз и навсегда. Честно, обещаю.
Он молчал. Почему-то злость в самом деле ушла, на её месте образовался какой-то вакуум. Будто мужчина не осознал, что вообще происходит. Но подчиняться Эрид не желал.
— Нет.
Агата сузила глаза. Она никогда ещё не была так похожа на мать. Плотно прилегающие к запястьям рукава шуршали по столу вышитыми узорами. На белой ткани оставались царапины от бисера. В замке всё было сделано добротно и любая вещь, даже самая красивая, могла оказаться разрушительной. Золотые локоны падали на плечи принцессы, и она то и дело отпихивала их назад. Её живые черты лица казались абсолютно ребячливыми и очаровательными, а в уголках губ были забавные, совсем ещё детские ямки. По аристократическим изящным пальчикам нельзя было понять, что они с малых лет умеют пользоваться арбалетом и ружьём. Её учили истории, языкам, географии и геометрии, а также — властвовать и убивать. Ничто в этой, даже ещё не девушке, не говорило об этих познаниях. Она была похожа на амура. И только глаза портили всё впечатление: в них читалось уже не просто упрямство, а настоящая непреклонность, в которой явственно сквозила жестокость. Так зарождаются самодуры, в коих не было недостатка в роду Астор.
Эрид вдруг подумал, что когда-нибудь убьёт её, не смотря на все действующие в их мире законы и проклятия. И тут же с испугом и недоумением отогнал эту мысль. Но чего дракон не мог отрицать, так это того, что больше всего на свете желал бы видеть напротив кого-то другого: человека, более похожего на него, не испорченного придворным воспитанием. Не такого манерного и привередливого, какой была принцесса, и не такого опрометчивого. Кого-то более простого, может даже чуть грубоватого и близкого по духу. И уж точно, не подростка тринадцати лет.
— Неужели я никогда не помогал вашему высочеству? Не выручал? Не развлекал, в конце концов? И этого оказалось мало! Трудно заслужить твою благодарность, голубушка принцесса, да и не стоит она того. Я не стану действовать себе во вред только лишь по твоей прихоти.