Основоположником новой философии часто называют английского ученого и политика Фрэнсиса Бэкона (1561–1626), что весьма неточно: уже у ренессансных философов, таких как Лоренцо Валла, появляется критика всей предшествующей философии. И чем дальше развивается наука о средневековой философии, тем больше мы знаем, как много вполне «современных» вопросов было в ней поставлено.
Для Бэкона недостатком Аристотеля было уже то, что Аристотель с равным усердием разрабатывал общенаучные и частнонаучные вопросы, а значит, не мог по-настоящему систематизировать науки: небесные явления могли быть отнесены и к метафизике, и к физике, и к метеорологии, и даже если они делились на уровне, что перводвигателем занимается метафизика, а ближайшими к земле вещами – метеорологика, то это деление на уровни не проясняло порядок нашего познания, но разве что место, где мы что должны познавать. Бэкон заявил, что новая метафизика должна заниматься не устройством бытия, а находить общие подходы к материалу, подходящие для всех наук.
Декарт строит модель познания на самом деле мало отличающуюся от средневековой. Он исходит из того, что человек может долго заблуждаться, и тогда он не является вполне собой, точно так же как для христианской аскетики грешник никогда не бывает вполне собой, а оказывается жертвой темных сил. Но он может и не заблуждаться, если обретет свою истину как истину своего бытия мыслящей субстанцией. Тогда «Я мыслю – следовательно, я есть», – из способности мыслить истину, в том числе истину своего бытия, Декарт выводит, как именно человек может осознать свое самостоятельное существование. Обычно обращают внимание на то, что у Декарта «я мыслю» означает не просто размышление на тему, а акт, формирующий сознание, но не обращают внимание на то, что «существую» – тоже не просто способность приложить к себе бытие, но способность совершенно самостоятельно соотнести себя с бытием, а значит, осознать свое бытие только как самостоятельное бытие.
Потом ход Декарта повторил Кант, заявивший в «Критике чистого разума», что само слово «бытие» не имеет никакого смысла, прибавляемого к смыслу существующей вещи: все равно, что сказать «Кант существует», «Кант есть» или «Перед нами Кант». Средневековому философу такой ход мысли был бы совершенно непонятен: Бог обладает совершенным и истинным бытием, которое не обязано быть перед нами, бытие Бога несравненно выше бытия сотворенных им вещей, поэтому «есть» в выражении «Бог есть» прибавляет к понятию о Боге то, чего не может прибавить к понятию о человеке, а значит, имеет огромный смысл. Но Кант имеет в виду, что сознание человека уже подразумевает, что вещи берутся в их бытии, а не в их возможности обрести какое-либо бытие, и тем самым мы познаем вещи как есть, включая такую вещь, как нашу способность сознавать вещи.