Попытки объединить статус объективного и статус чувственного в одном понятии более чем важны для новой философии. В 1696 году Готфрид Вильгельм фон Лейбниц (1646–1716) вводит термин «монада». Он рассуждал так: если вещь состоит из каких-то частей со своими свойствами, то можно разложить ее на отдельные составляющие, свойствами которых в конечном разложении будет только быть этими составляющими. В отличие от последователей Аристотеля, у которых субстанцией может быть все, что становится подлежащим во фразе, у Лейбница субстанция должна еще выдержать проверку на истинность и неистинность. Например, корабль разберут на дрова, человек умрет, из семени вырастет дерево – так разве это субстанции, если она то есть, то нет? А вот душа, число, бытие – это не меняется, и можно представить монады, единицы осмысленного существования, из которых состоят любые вещи.
Также Лейбниц вслед за иезуитом Афанасием Кирхером (1608–1680) и своим учителем Эрхардом Вайгелем думал об универсальном логическом языке, который заменит естественные языки, слишком уж произвольные, со множеством исключений, недомолвок и излишеств. Вопрос об универсальном языке, наподобие универсальной для всего человечества математике или логике, не ставился в античности, потому что язык рассматривался прежде всего как физиологическая способность, а логика и риторика относились равно к словам и вещам. Но уже в средние века ставится вопрос о языке как своеобразном творении, которое отличается от других творений тем, что может быстрее привести к Богу. В основу было положено «дерево Порфирия», схема, изобретенная античным систематизатором философии, чтобы научить не смешивать роды и виды, объяснить иерархию понятий от самых общих до самых частных. Уже миссионер Раймонд Луллий (1235–1315), живший на Майорке, придумал логическую машину, которая представляла собой способ комбинирования любых отвлеченных понятий, при котором получались только истинные высказывания. Афанасий Кирхер был знатоком древнего Египта и Китая, его вдохновлял образ иероглифов, которые могут означать как отдельное понятие, так и целую фразу, а значит, могут дать более объемное и живое представление христианских истин. Он создавал универсальный язык, вскрывая логическую структуру понятий и представляя их в виде простейших схем, даже просто арифметических сочетаний, которые должны были передать все многообразие предметов и суждений. Лейбниц усовершенствовал предприятие Кирхера, показав, что понятия должны не только дифференцироваться, но и систематически сопоставляться друг с другом, нужно представлять их соотношение не столько в виде ветвящегося дерева, сколько в виде таблицы исчислений, и смотреть, при каком сложении понятия дают реальный эффект, иначе говоря, способствуют приращению знания.