Другое важное достижение Вольфа – новое различение между «простыми» и «сложными» субстанциями. Для него это не просто два разных вида субстанций, но и два разных способа существования субстанций. Простая субстанция существует благодаря тому, что она не нуждается в анализе, она предстает как фактическая данность. Поэтому простые субстанции определяют, скажем, движение, потому что мы сразу можем сказать тогда, откуда именно и куда именно оно идет. Тогда как сложная субстанция дана как предмет анализа и определяется не только своими частями, но и своей связностью: связна она в пространстве или еще и во времени, или еще в сравнении с другими вещами. Связность – инструмент, позволяющий сопоставить одну сложную субстанцию с другими сложными субстанциями. Здесь Вольф сталкивался с некоторыми трудностями, например можно ли утверждать для такой сложной субстанции, как человек, бессмертие души и смертность тела, если ни то, ни другое не выводится из связности, но только из наблюдений вне этой связности? Вольф решал этот вопрос так – душа и тело суть наименования определенных способов существования сложной субстанции, а значит, бессмертие и смертность определяются не как собственные свойства частей, но как первичные свойства самой сложной субстанцией, тогда как «быть душой» и «быть телом» оказывается вторичным свойством. Что попало в физический мир, то оказалось телом, а что попало в мир размышлений и созерцаний, стало бессмертной душой. Потом это положение Вольфа будет жестко критиковать Кант, иногда ссылаясь, а иногда нет, потому что получается, что необходимость зависима от случайности, от такого случайного попадания, что нелепо.
Иоганн Николас Тетенс (1736–1807), современник Канта, был таким же универсальным умом, как Лейбниц и Вольф. Из-под его пера выходили труды по биологии и зоологии, а как директор Датского королевского банка он провел одну из лучших денежных реформ в истории. Если Вольф рассматривал строение сложных субстанций, Тетенс стал также рассматривать строение сложных понятий, видя в них не просто способ схватывания какой-то ситуации в бытии, но и способ соотнесения чувственного и умственного в самой нашей философской работе. Тетенс рассуждает так: люди обычно мыслят поспешно, и выражение этой поспешности – фантазия, то есть произвольное обобщение большого числа данных. Тогда как сложное понятие препятствует такой фантазии и, более того, говорит, как именно различаются возможность и закономерность. Скажем, понятие «птица» включает в себя как крылья, так и определенную аэродинамическую форму – и крылья говорят о возможности полета, а форма, сходная у всех птиц, – о закономерностях в птичьем мире. Так наши фантазии останавливаются, и мы понимаем уже границы наших понятий, как они останавливаются перед возможностями и перед закономерностями. Конечно, Тетенс не столь радикален как Кант в «Критиках», но все равно показывает, что границами обладают не только физические, но и интеллектуальные вещи.