— Я ждал подходящего момента, — поморщился ведьмак, раздосадованный иронией, сквозящей в голосе матери.
— Миллион форинтов на него спустил... — мягко продолжала Цецилия, а потом, выпрямившись, резко заявила: — И не дождался бы! Жаль пропадать такой красоте. Миллион форинтов, знаешь ли, на дороге не валяется. И в твоей тумбочке у кровати ему тоже делать нечего.
— А на Эрику тебе, значит, миллиона не жалко?! — взорвался Эчед.
— Разумеется, нет. — Колдунья приняла удивленный вид, как будто ее сын ляпнул какую-то глупость. — Она ведь скоро станет членом нашего клана.
— Вообще-то Кальман еще присягу не давала и надолго задерживаться здесь не собирается, — мрачно заметил Керестей.
— Еще не давала, но скоро даст. Это лишь вопрос времени. И вообще, если тебе было так неприятно видеть на Эрике свой подарок...
— Твой! — гневно прошипел колдун.
— Хорошо, мой… — покладисто согласилась Цецилия. — Мог бы все ей рассказать и попросить вернуть тебе украшение.
— И как бы это выглядело?
— С каких это пор ты стал таким щепетильным в вопросах соблюдения этикета? — хмыкнула Цецилия.
Кристиан сощурился, вглядываясь в лицо матери, пытаясь понять, что та затевает. Так и не сумев разгадать даже приблизительную суть ее замысла, но мысленно пообещав себе во всем разобраться, схватил бутылку Шато Марго со словами:
— Я это заберу.
— Есть повод для праздника?
— А у тебя? — хмуро бросил ведьмак и вместе со своим трофеем вышел из кабинета, не забыв напоследок яростно хлопнуть дверью.
— Я тоже уже пойду, — засобиралась Йолика.
С того самого мгновения, как Эрика спустилась в подземелье, ее не покидало ощущение, что с появлением в Будапеште этой девушки негласная война кланов, вместо того чтобы наконец закончиться, вспыхнет с новой силой.
Очень скоро все изменится, и гадалка опасалась, что изменится далеко не в лучшую сторону. Предчувствие неизбежного тяжестью оседало у нее в груди, душило изнутри.
— Обдумай все еще раз, прежде чем делать следующий шаг, — на прощание напутствовала свою воспитанницу Йолика, а заглянув той в глаза, поняла, что ее слова так и не достигли слуха Цецилии.
В последнее время Эчед не слышала никого, кроме себя.
Йоланда смутно помнила, как добиралась до города, как въезжала во двор, окруженный безликим девятиэтажками. Как хрустел у нее под ногами свежевыпавший снег, пока она шла к подъезду. Как поднималась, почти на ощупь, по лестнице. Не потому что было темно — глаза застилали размытые картины будущего.
Образы непонятные и оттого еще более пугающие.
— Что же мы сегодня натворили... — бормотала колдунья, дрожащей рукой пытаясь нашарить ключи в сумке, а нащупав брелок, нервно за него потянула.