И взялся черный человек безнаказанно за стихию словно быка за рога и начал с пущей яростью разрушать, корчевать, нагибать горы высокие, реки синие и леса зеленые. Все изменил до неузнаваемости, стер красоты и краски сочные с земли, а детей ее, тварей лесных и речных, неисчислимо понапрасну сгубил. Много горя и страданий принес он на бескрайние просторы земли. Когда стало казаться, что наступило царствование человека черного, погрязшего в неуемном желании властвовать, то земля-матушка дала последний бой в отмщение за все нанесенные увечья и страдания.
Не сдержала в себе гнев праведный и исторгла из себя лаву раскаленную, все и вся на своем пути сжигающую. И буйный Ветер не выдержал, разнес пепел во все стороны, укрывая смертельной мантией человекообразные толпы с глазами безвольными, а человека черного взял в кольцо свирепое огненный смерч, поднял к небу синему, к звездам сияющим, и показал душегубу с высоты птичьего полета, что натворил он, не ведая совести, как погубил красоты природы, превратил все в камень безжизненный, и обрек толпы человеческие на вечное страдание, потому что души их были отвергнуты, души стали мятежными, коим вместе с душой человека черного теперь навеки хранить память о содеянном и по усопшей в безвременье земле и без цели бродить, нарекая отныне земной мир царством тридевятым, загробным, царством мертвых…
Все стихло… наступила тишина. Светозар прислонил лоб к холодному полу пещеры в тщетной попытке сбросить тяжесть и ломоту. Он продолжал коситься на последнюю картину, где души человеческие скорбно взирали на огромный огненный смерч, державший в железной хватке силуэт черного человека. Потом перевел взгляд на купол с полушариями, по-прежнему утопавшими в мерцающих тенях, отбрасываемых теплым очагом. Ему бросилось в глаза, как два полушария как будто поменялись местами, и если ранее сине-голубой водный круг был ближе к трону, то теперь на его месте колыхался красный шар. Светозар никак не мог разобраться, что все это было перед ним? Он не смыкал век, а значит это не могло быть сновидением, но пережитую историю он так явно чувствовал, словно находился там и испытывал боль по-настоящему, разделяя мучения лесных и речных тварей и природы матушки.
Ноги и все туловище затекло от напряжения, он с трудом поднялся, опираясь плечом на очаг, затем повернулся к Диамире и вгляделся в её глаза, ища отражение того страдания, которое она пережила, оставив свою дочь и бросив вызов жестокости и злу черного человека. Светозару захотелось обнять отважную кикимору, и, подойдя вплотную к статуе, он опустился на колени и приник лицом к её ногам. Безмолвные слезы сами по себе потекли по его лицу, орошая ступни Диамиры и стекая по трону на пол. Осознание увиденного вместе с щемящим чувством пережитой беды прошлого – всего этого Светозар не мог объяснить себе, но все случившееся стало теперь частью его самого, и он знал, что отныне будет носить эту историю глубоко в сердце и душе, ища ответы на вопросы про дальнейшую судьбу Лиазиды, храня тайну тридевятого царства. Ему захотелось успокоить мужественную кикимору и рассказать как встречался с её дочерью, но Светозар боялся произнести это вслух, нарушив обещание, данное им бабе-яге Верунге, и он только мысленно твердил: