– Уф, уф… Не зря, не зря я в тебя поверил. А ведь переживал, сдюжишь ты в тридевятом царстве, иль пропадешь?! А ты и там себе приключения на голову нашел и ничего, вышел сухим из воды. А что занялся травами и знахарством – это мне очень нравится. Быть ближе к природе, к её красоте, черпать в ней силу – удел немногих из людей. Вы же от нее наоборот отрываетесь, а лечебным ремеслом ты себя узнаешь, себе поможешь, да и людей простых рядом с собой обогатишь… Знал я, что и бабке Верунге приглянешься. Она вот тебе книгу свою дала – карга старая так обычно себя не ведет.
Светозару пришлись по душе слова Водяного и, видя его благосклонное расположение духа, он решился попросить объяснить, почему баба-яга Верунга служила хранительницей прохода меж двух миров, как он мог встретить кикимору Лиазиду, и как все устроено и связано в тридевятом царстве.
Водяной неспеша водрузил свое бренное тело на ложе и наотрез отказался что-либо обсуждать, упирая, что Светозару и так многое выпало пережить, а «прожитому нужно время, чтобы укрепиться в голове и осознать самое себя». Сколько он не упорствовал, все понапрасну – Водяной от ответов уходил.
– Хо, хо… Могу и хочу сказать одно – вещало речное чудище своим громким, нараспев говором – все в мире, в наших царствах устроено сложно. Что и от кого зависит, что и кем предопределено – сам не ведаю и на половину длины своей бороды. Но совершенно точно, что ничего не случается просто так, и ты сам многое поймешь в свое время, которое не стоит торопить. Даю тебе обед следующим летом ответить на эти три вопроса. А пока нанеси последний визит по осени бабе-яге Верунге, передашь мне бочонок и все на зимовку пойдем. А тебе велено книги и грамоту дерзать – Водяной потянулся огромными лапами-клешнями, почесал серебристо-изумрудное брюхо и, зевая, произнес – Все, устал я от тебя, прочь с глаз моих сонных до следующей встречи.
Вернувшись на берег Светозар почувствовал, как не замечал он пробирающего холода в гостях у речного чудища и как окоченели от воды его ноги и руки и. Растерев как следует руки и бедра, и ладони друг о друга, он окинул взглядом разлив. В заботах и делах не заметил, как природа принимала осень, распрощавшись с зеленым цветом и надевая разноцветную, где золотистую, где багряно-красную, а где пепельно-оранжевую одежку. На солнце она переливалась так, что невольно захотелось зажмуриться. Справа по берегу, где поле переходило в кустистую рощу, было сложно отличить, где заканчивается вода, а где начинается живой разноцветный ковер из берез, кленов, дубов и лиственниц. Мир воды и земли поддавались этой красоте, растворялись в её красках, зная, что дни этой ярмарки цветов, искрившихся на солнце, очень скоротечны, и только темный массив воды, всегда стоявший без движения у черного корявого деревянного столба, доказывал, что есть силы, над которыми красота природы не властна, и они остаются чужды её чарам и обаянию. Лицо Светозара нахмурилось от холода, вдруг пробежавшего по спине, навеянного неподвижными водами у одинокой коряги. Он попытался зрительно очертить границу осенней красоты, ниспадающей с рощи на играющую всевозможными переливами воду, и той черной застывшей поверхностью глади, что нарочито выпячивала дремучесть и неподвластность, соблазняющей её золотистой осени.