Русь моя неоглядная (Чебыкин) - страница 73

Но в ночь с 6 на 7 мая дивизию по тревоге посадили на студера и ускоренным маршем бросили к Праге. Там началось восстание, 8 мая дивизия вступила в бой в пригородах Праги. Всю ночь с 8 на 9 мая шли уличные бои. Брали штурмом дом за домом. Рядом отчаянно дралась с немцами какая-то непонятная воинская часть. Когда установили связь, то оказалось, что это власовцы. Солдаты его роптали: «Это предатели!» Иван успокаивал: «Возьмем Прагу, там разберемся, кто они, а сейчас их помощь нам очень нужна». Днем 9 мая батальон капитана Агафонова прошагал строевым по главной площади Праги под крики пражан: «Победа! Победа! Победа!» Капитан Агафонов и несколько офицеров, некоторые из них были участниками боев за Москву, Сталинград и Днепр, просили у командира дивизии разрешения побывать в Берлине, на что командир ответил: «Упрашивать нечего, есть приказ отправить батальон капитана Агафонова в Потсдам». Проезжая через Берлин, капитан остановил машины на площади перед Рейхстагом и, вооружившись немецким кинжалом, выцарапал на колонне: «Капитан Агафонов, Урал». Солдаты где-то достали банку зеленой краски и кистью расписывались на стенах Рейхстага.

По прибытии с батальоном в распоряжение части, базирующейся вблизи Потсдама, Агафонов доложил командиру части. Командир части, среднего роста майор, седой, с усталым лицом, воспаленными глазами, ходил по кабинету, хмурился, затем сказал:

– Вижу, боевой офицер, тертый-перетертый, ну не подходящая для тебя должность, капитан, охранять немецких преступников. По документам вижу, что в госпиталях собран ты по частям, я думаю, тебе пора залечивать раны и учить детей. К тому же есть приказ преподавателей демобилизовать немедленно.

На что Иван ответил:

– Вы правы, товарищ майор, поизносился я за четыре года и трое сыновей ждут дома; школа, дети…

В десятилетие освобождения Праги Ивану Семеновичу Агафонову пришло извещение получить чехословацкий крест «За освобождение Праги».

Утро медленно охватывало небесную сферу над аэродромом. Небо заалело раздавленной клюквой. Солнечные лучи тяжело пробивались через дымное марево. Земля на закате надсадно вздыхала и охала от бомбовых взрывов. С юга доносились глухие вспышки артобстрела. Высоко в небе над окраиной Тулы висела «рама». Где-то за лесом хлестанули зенитки и вспышки от разрывов снарядов рассыпались веером ниже самолета. Наступало еще одно утро войны. Фашисты любыми средствами старались прорваться к Москве. На их пути к Москве с юга встал город-арсенал Тула. Днем и ночью на Тулой разгорались стремительные воздушные бои. Немецкая авиация имела преимущество в воздухе, и нашим истребителям зачастую приходилось вести бои один против десяти. Немцы перебазировали свои аэродромы ближе к городу, поэтому летные полка по несколько часов не вылезали из машин. Посадка. Взлет. Посадка. Техники и механики еле успевали заправлять машину и пополнить боекомплект, как снова звучала команда: «Воздух!» Ночью заделывали пробоины на самолетах, клепали, шпатлевали, красили. Без напоминания знали, что все самолеты к утра должны быть готовы к вылету. Обслуживающий персонал полка и аэродрома был призван из города Тулы и Тульской области. В городе их так и называли: «Наш полк Орлят». Это звание они заслужили своим мужеством, отражая налеты вражеской авиации на город. Да и фамилия командира полка майора Орляхина Семена Ивановича была созвучна с этим достойным именем – «Орлята». Этот опытный командир за бои на Халхин-Голе имел орден «Боевого Красного Знамени». Смелый, решительный, справедливый, он не терял в трудную минуту присутствия духа, любил шутку и традиционный авиационный розыгрыш. Высокий, темно-русый, с выцветшими рыжими ресницами, конопатый, с широким подбородком; от его свело-карих глаз всегда веяло теплом и спокойствием. Командир давно был на ногах и обходил аэродром, проверяя, как выполнили его приказание по поднятию обваловки и маскировке самолетов. С маскировкой стало труднее, осенние дожди и ветер все больше и больше оголяли деревья. Зеленые самолеты темными пятнами выделялись на пожухлой траве. Но подковообразные укрытия для самолетов на изрезанной оврагами и ложбинами местности терялись среди мелколесья. Командир прошел в конец полосы, где три десятка солдат из аэродромной роты рыли окопы почти рядом со взлетной полосой. Окопы были мелкие, солдаты рыли их неумело, бровки окопов осыпались. Орляхин выругался: «Кто дал такую бестолковую команду по организации обороны аэродрома?» Собрал солдат, определил командиров, показал ориентиры, углы обстрела, предложил: «А сейчас посмотрите на свою оборону. Если противник выбросил бы десант, то вас в ваших куриных окопчиках растеряли бы еще с воздуха, вы и задачу не выполнили бы и сами себя не защитили, погибли бы бесславно. Да и не обязательно десант выбрасывать, группа в пять-шесть человек может захватить вот тот холмик. К себе никого не подпустит и весь аэродром будет держать под обстрелом: ни взлететь, ни сесть. Ну, а сейчас делайте то, что сделал бы противник. Одно отделение со станковым пулеметом пусть займет этот холмик, отройте окопы в полный рост, укрепите скаты, потом сверху сделайте накат из бревен, присыпьте землей, так вас и бомбежка не возьмем. Второе отделение – вы на ту сторону оврага, та сторона выше, обстрел удобен и крут, не подобраться, а третьему отделению занять позицию в стене полосы, у тех кустиков за валунами. Я к ним давно присматриваюсь, слишком они громадны. Мешают при посадке, каждый раз беспокоюсь, не зацепили бы шасси за эти камушки. Даю вам два часа, к 8.00 старшим доложить мне на командный путь о выполнении задания». На обратном пути он встретил инженера полка Кириллова Николая Ивановича, который с инженером по вооружению размышлял, как произвести пристрел самолетов первой авиационной эскадрильи после замены самолетов на новые пушки. Решили пристрелку проводить операцию в капонирах, вытаскивать самолеты было рискованно, можно было попасть под налет вражеской авиации.