Шкуродер смело сошел с асфальта и провалился по щиколотку в жидкую грязь. Удивленно глянул вниз, на ноги, поморщился, вздохнул и обреченно зашагал вперед. Грязь издавала влажные чавкающие звуки, очень похожие на те, которые сопровождали процесс его основной деятельности, а разлетавшиеся в стороны густые блестящие брызги напоминали кровь, несмотря на черный цвет. Когда доковылял до отчего дома, был забрызган грязью по уши, в буквальном смысле. Но, еще издали заметив свет в окнах, Шкуродер перестал волноваться по поводу своей вынужденной нечистоплотности. Появился куда более серьёзный повод для волнения: похоже на то, что папаша его еще жив до сих пор, а значит, грязь он месил не зря. Непроизвольный смешок вырвался из горла, когда Шкуродер представил себе, как вытянется лицо отца при виде неожиданно возникшего в доме сына. Ведь не виделись они лет тридцать, ограничиваясь редкими звонками по праздникам да в дни рождения. Точнее сказать, это Шкуродер ему звонил, потому что ни праздников, ни, тем более, даты его рождения отец не помнил.
Стук в дверь не вызвал отклика даже после третьего раза – открывать отец не спешил. Это было вполне в его духе: гостей он никогда не любил и часто игнорировал нежданных визитеров, попросту не обращая на стук в дверь никакого внимания. Шкуродер потоптался на скрипучем крыльце, подергал ручку, прислонился плечом и надавил всем весом. Раздался хруст, и дверь распахнулась, а на ботинки ему посыпались щепки – засов замка проломил трухлявое дерево дверной коробки.
Родной дом встретил его тишиной и дурным запахом. Здесь и прежде пахло отнюдь не розами: вся одежда в прихожей всегда источала вонь свинарника и крольчатника, но теперь пахло еще и человеческими экскрементами. Шкуродер дернул носом и поморщился, решив, что где-то спрятано ведро, в которое отец справлял нужду по ночам, чтобы не выходить на улицу. Наверное, он неделю его не выносил. Зато все остальное было неизменным. От нахлынувших воспоминаний сердце застучало сильнее, но радости не было, только волнение – непонятно, отчего. Внутреннее убранство дома осталось тем же, лишь обветшало и почему-то казалось совершенно чужим, хоть и очень знакомым.
– Отец! – Шкуродер крикнул в пустоту, ярко залитую электрическим светом, и, не получив ответа, прошел из прихожей в единственную большую комнату, где по-прежнему стояло две кровати: отцовская – ближе к печке, и его – в противоположном углу, куда тепло обычно почти не доходило.
Отец спал на своей кровати, укрывшись до самого подбородка толстым шерстяным одеялом, и тихо посапывал. Шкуродер усмехнулся мыслям, вызванным этой картиной: «Тоже спит при свете! Неужели и к нему приходят кровавые демоны с бритвенными лезвиями вместо ногтей?! Хотя нет, вряд ли… Скорее, это его ободранные кролики с маленькими острыми зубами на оголенных мордах!» Вокруг отца концентрация вони была сильнее. Превозмогая брезгливость, Шкуродер подошел ближе, взял стоящий у стены стул с рваной обивкой сиденья, из которого торчали клочья грязной ваты, с громким стуком поставил его возле кровати и сел. Стук разбудил старика, тот открыл глаза и вскрикнул, инстинктивно заслонив руками лицо.