Я прокашлялся – кашель начинал душить меня. То, что ребята часто кашляют, я заметил уже давно. Радиация делает своё дело?
– Вот смотри, сколько тут если, если, если, – сказал я Стасю. – Если стану взрослым, если смогу приехать, если «чёртово колесо» уцелеет, если оно сработает, если получится вернуться за три часа до аварии и кого-то успеть убедить, если…
Стась оборвал меня. В его глазах я впервые увидел слёзы.
– Жека! – глухо сказал он. – Никаких других вариантов нет. Мы думали по-всякому. Может это глупость, может фантастика, может дурацкая мечта. Может надежда… Только нет других вариантов.
Засопел и зашмыгал носом плетущийся позади Богдан со своей «Десной». Он обогнал меня, попытался заглянуть в глаза:
– Сделаешь? Дай честное пионерское, что сделаешь! Ну, хоть попробуй!
– Я уже комсомолец, Богдан. Я не знаю, смогу ли я это сделать. Но я попробую.
Богдан отвернулся и отстал. Стасик тоже смотрел куда-то в сторону, катя велосипед.
– Вот и шоссе в город, – сказал он мрачно.
– Мне кажется, я плохо себя чувствую, – я повернулся к нему, – от радиации.
– Ну, ещё бы, радиация – злая тётка, – пробурчал Стасик, – тогда тебе пора возвращаться.
– Куда возвращаться? – не понял я.
Стасик подошел ко мне вплотную, наклонился к уху.
– Домооооой! – оглушительно проорал он.
Я потерял равновесие, споткнулся о велосипед и, падая, больно ударился коленом о педаль…
– Чего ты так орёшь? – Климчук испуганно тряс меня за плечо. – Сон плохой увидел?
Я очумело смотрел на него. Оглядывался по сторонам. Жёлтая лампочка накаливания исправно горела в люстре. А вот сквозь заложенное хламом окно слабо пробивался другой свет – уличный, утренний. Почему-то болело колено. Иных признаков нездоровья не ощущалось.
– Да-а, сон, сон, – задумчиво протянул я.
– Ну, вот значит и просыпайся, одевайся, – раздраженно заговорил Климчук.
– Какие-то гады ночью из машины рацию вывентили! Как еще только аккумулятор не спёрли! Мародёры хреновы! Григорьевич, с твоим чертовым вином удивительно, что вообще весь автобус по частям не растащили!
– Не надо было столько пить вчера, – добродушно крикнул из кухни Николай Григорьевич.
По-моему он занялся четвёртой бутылкой. Уж больно голос весёлый.
– Значит, это вот, – мямлил Климчук, что-то вспоминая, – фон на улице упал. Дождик покапал, спасибо ему, пыль прибил слегка! Поэтому шагом марш в туалет, желательно этажом выше. Потом лопай эти хреновы пирожные, запивай соком и – в путь-дорогу.
Через полчаса все были в сборе. Присели на диван, на дорожку, так сказать. Лельченко слегка осоловело хлопал глазами. Бутылку он и правда прикончил.