Так продолжалось долго, бесконечно, невыносимо долго, целую жизнь. Вдруг что-то изменилось. Канонада опустилась в чрево вулкана, отдалилась гроза. Снаряды рвались глухо, будто в закрытом, задраенном пространстве. Что-то скрежетало, разламывалось. Алхимов скорее угадывал, чем различал звуки. И понял к несказанной радости, что попал. Попал!
Очумевший, вскочил на ноги и тут же упал: колени подломились. Затошнило, судороги сводили горло, живот. "Контузило..." - вяло и отстраненно подумал он.
Все-таки ему удалось подняться на четвереньки и, подтягиваясь за ветки кустарника, вскарабкаться наверх.
Он сидел на краю оврага и смотрел на свою работу. Никогда еще, ни в той, не вспомненной сейчас довоенной жизни, ни во все фронтовые годы - ни разу не испытывал Алхимов такого беспредельного счастья.
"Попал, попал, попал!" - ликовало и пело внутри.
Ближний, обезглавленный танк стоял без башни. Другой, с обвисшей гусеницей, лежал на боку. Третий и четвертый жарились в смолисто-багровых кострах. За броней рвались снаряды, выщелкивались и лопались, как каштаны, патроны. В стороне и поодаль замерли еще два танка, брошенные в панике экипажами. Все люки, башенные и лобовые, откинуты...
Так вдруг сдавило виски, что Алхимов чуть не застонал. Или застонал: в ушах звенело. Будто непрерывно зуммерило, будто через многие версты долетал колокольный перезвон.
Гитлеровские машины застряли и на левом фланге. Там их расстреливали в упор орудия прямой наводки. Но бой еще не закончен, а от рации и следа не осталось: выемка утонула в косой воронке. Надо встать, найти пехоту, оправдаться перед комбатом по фамилии Костюков. Старички-радисты не виноваты. Это все танки. Вот они, шесть штук, мертвые все. Остальные убрались назад. Пока... Надо встать, заставить себя встать. Надо идти. Надо. А где Бабич с ребятами?..
Ремешок бинокля, для удобства закороченный на затылке узлом, срезало осколком. Жаль, хороший был бинокль... А планшетка с картой здесь. И пистолет на месте; туго лоснится кожаная кобура... Приятная это тяжесть - пистолет на бедре... Что так больно давило в бедро и живот всю дорогу?.. Ох, как потяжелело все: пистолет, планшетка, ремень с двойной пряжкой, сапоги. Ноги из чугуна... А на душе легко. Легко и пусто, словно переделал всю работу на земле и выпотрошен до самого дна...
Покачиваясь, заплетаясь, думая ни о чем и обо всем на свете, Алхимов брел к покалеченной роще. Там копошились, двигались... Народившийся ветерок приятно обдувал серое, в бороздах пота лицо, пытался растеребить слипшиеся волосы. "Пилотку где-то посеял, - обнаружил еще одну потерю Алхимов. - Старшине позвоню. Запасливый мужик..."