Это в сердце было моем (Нафтульев, Левин) - страница 72

- Здравствуй, - ответили наутро горы. - Поглядим, откуда ты взялся такой.

Вскоре после того как, построившись в упомянутую цепочку, мы вышли на упомянутый склон, я понял, что пропадаю.

С ума я сошел! Зачем я ввязался в это дело?! Пот залил глаза, рюкзак безо всякого поскрипывания, тихой сапой вгрызся в плечи, - а ведь мы же еще почти по ровному идем, а впереди-то подъем!

Тут, как вы понимаете, совершенно случайно был объявлен срочный привал. И на привале тоже совершенно случайно возник разговор, из которого я уяснил: дыши глубоко, ритмично и медленно; под лямки, чтоб не резало, подложи полотенце; захочется пить - срывай и нюхай придорожную мяту.

В азбуке походных наук это было даже не буквой "а" - палочками и крючочками по косым линейкам.

Предстояло учиться бесчисленному. Упихивать в мешок, без того увесистый, общественные буханки и пакеты с крупой. Шаг за шагом одолевать нескончаемый тягун, уставившись в горизонт настолько близкий, будто идешь по округлости яблока. Семенить по жердям над ущельем, - ни перил, ни настила.

Не могу похвастать, что выучил азбуку на "отлично". В предпоследний день, выйдя после длинного марша на берег Стрыя, не имел сил расшнуровать ботинки и побрел вброд во всем снаряжении, переступая, как робот.

За рекой шумел дремучий лес.

Полчаса продирались через чащу и читали на затесах утешительное: "Расчистка произведена в 1958 году".

Потом и затесы исчезли. Ели, упавшие от старости, толщиной в два обхвата, гнили поперек тропы. Высоченный безъягодный черничник. Водянистая брусника на буграх. И окопы, окопы...

Сто раз могли мы пройти мимо того дерева и не выделить его из остальных, не заметить, что наплывы и рубцы на коре смутно похожи на каракули.

Но мы не прошли мимо, потому что именно к этому дереву шли.

Окружили его - и на ощупь стали разбирать надпись, что вилась винтом по стволу: "Здесь лежит... от руки... шистов..."

Не удивляйтесь, что вдруг завожу речь о другом.

Шеренги мраморных плит. Позолота имен. И факел с Вечным огнем. И, как знамена в чехлах, тополя. Таков он, знаменитый Львовский Холм Славы.

На Холме Славы погребены герои, в июле сорок четвертого освобождавшие Львов. Танкисты, летчики, пехотинцы. Гвардии старшина Александр Марченко, поднявший на ратуше красный флаг. Сын матроса-авроровца, соратник Покрышкина гвардии капитан Александр Клубов. Военный журналист-известинец майор Павел Трошкин.

Прах легендарного разведчика Николая Кузнецова тоже перенесен сюда.

Холм давно уже - наряду с геральдическим львом - стал символом города. Повернешь чуть-чуть купленный в киоске значок - перед тобой лев и башни; качнешь обратно - тополя и Вечный огонь.