В самом начале Пьер еще делал попытки излить перед психоаналитиком душу. “Ты ходишь к нему, чтобы поговорить о себе, – убеждала Пьера жена. – Расскажи ему все. Расскажи, что тебя гнетет”. И Пьер рассказал. Это были истории не состоявшихся духов, ыистории тех “нот” в аромате, которые ему никак не удавалось определить. В том числе ту, что он именовал “нотой ангелов” – по ассоциации с “долей ангелов”, то есть малой, в 1–2 децилитра, частью вина или коньяка, которая испаряется из плотно закрытой, даже залитой воском старинной бутылки. Для Пьера Аслана нотой ангела был аромат, определенно улавливаемый в составе духов, но точно не входящий в число ингредиентов. Аромат был – а его носителя не существовало. Его излияния были встречены гробовым молчанием. Растерянный нехарактерным отсутствием интереса к его профессии, Аслан решил сменить пластинку и заговорил о своей семейной жизни. Он был женат на Эстер Кервиц – знаменитой пианистке, виртуозной исполнительнице Баха, вся жизнь которой подчинялась графику зарубежных гастролей и концертов. Портрет зеленоглазой Эстер Кервиц не сходил со страниц журналов, и отнюдь не только музыкальных. О ней писали Elle, Vogue, Figaro Madame, Vanity Fair и даже Egoiste – именно в последнем фотограф Герб Ритц обессмертил ее занесенные над клавишами рояля руки. Эти признания также не вызвали никакой реакции. На протяжении следующих недель он говорил о своем детстве, рассказал, как, прогуливаясь между грядками дедушкиного огорода – у того была ферма на юге Франции, – открыл в себе дар нюхача. Но ни пряный дух растертого помидорного листа, ни обволакивающе-бархатистое благоухание мяты не пробудили в его собеседнике ни малейшего любопытства. Когда он упомянул своего сына Эрика и поделился беспокойством о том, что его ждет в будущем, Феремберг остался так же безучастен.
За три с половиной месяца он ни разу не слышал голоса своего психоаналитика – при каждой очередной встрече тот лишь слегка пожимал ему руку и молча кивал головой. Ни здравствуйте, ни до свидания – ни слова. По окончании сеанса, когда на свет появлялась купюра в 500 франков в сопровождении своей младшей сестры сотни, лоб психоаналитика прорезала небольшая суровая морщинка – свидетельство того, что он исполняет неприятный, но необходимый ритуал. Как-то раз Аслан пришел на сеанс в особенно дурном расположении духа. Он улегся на диван и ворчливо сказал: “Предупреждаю вас, спал я сегодня просто ужасно”. И тут тишину кабинета нарушил низкий звук мужского голоса: “Возможно, вам что-то приснилось?” Пьеру подумалось, что точно таким тоном – почтительным, но в то же время властным – метрдотель в ресторане мог бы поинтересоваться, не желает ли он десерт; обычно подобный тон подразумевает, что тот, к кому обращаются, должен повиноваться не рассуждая.