Миттраном президента называли старые добрые правые – впрочем, скорее ультраправые, хотя сами они в этом ни за что не признались бы. Бернар слышал, как искажают фамилию президента, далеко не в первый раз: в ресторанах Шестого, Шестнадцатого и Восьмого парижских округов это считалось хорошим тоном. Голлисты – со стажем и свежеиспеченные, спокойные члены Союза за французскую демократию, тишайшие сторонники Национального фронта и явные монархисты упорно произносили “Миттран”, глотая одну букву, что служило им своего рода опознавательным знаком. Братство правых охватывало довольно широкие круги – от крутых шишек до маргиналов, и все считали своим долгом укорачивать имя президента. Неожиданное замечание Бернара понизило температуру в столовой сразу на несколько градусов. Курица остыла, абрикосы съежились еще больше, на бокалах засверкал иней. Бернар и сам не мог бы объяснить, что подтолкнуло его к этой выходке. Слова вырвались у него сами собой. Может, во всем были виноваты воспоминания детства, на фоне которых невкусная курица стала и вовсе несъедобной? Или зависть к Жан-Патрику Тераю, в отличие от него сумевшему сохранить родовое имение в Пуату? Или он просто перебрал лишнего? Да вроде нет…
– Я всегда называл его Миттраном и не собираюсь менять своих привычек, Бернар, нравится вам это или не нравится, – ледяным тоном изрек Жан-Патрик Терай. Полковник Ларнье сидел с плотно сжатыми челюстями и смотрел на него взглядом председателя военного трибунала, разбирающего дело о государственной измене.
– Вы что, заделались леваком, дружище? – лукаво поинтересовался Пьер Шатанье.
– Перекинулись в другой лагерь и даже ничего нам не сказали? – прошипела Фредерика де ла Тур.
Бернар почувствовал, как его охватывает неведомое прежде ощущение спокойной уверенности – вдоль позвоночника прокатилась теплая волна. Волна достигла шеи, коснулась головы… На его губах вспыхнула загадочная улыбка.
– В чем именно вы упрекаете Миттерана? – мягко спросил он. – Мы собрались за этим столом, как собирались три, шесть, восемь, десять, даже пятнадцать лет назад. Что изменилось в нашей жизни после десятого мая 1981 года?
Ответом ему было всеобщее молчание.
– Вот видите, – продолжил Бернар. – Ничего. Ничего не изменилось.
– А министры-коммунисты в правительстве? Про них вы забыли? – возмущенно воскликнул Пьер Шатанье.
– Я ничего не забыл. Но сегодня Коммунистическая партия тает, как брошенный в воду кусок сахару. Миттеран за шесть лет сделал то, чего правые не смогли сделать за тридцать.
– Вы адвокат дьявола!