– Действительно, это не каждому дано”, – осторожно заметил Бернар.
– Вот именно! – воскликнул мужчина. – Лучше не скажешь!
– Он отвернулся, и до Бернара тотчас же снова донесся его голос:
– Нет, ты только подумай! Это ведь не каждому дано – получить свой портрет кисти Уорхола!
– На сей раз он обращался к мужчине с седым конским хвостом – тот величаво кивал в ответ. Картина Уорхола покоилась на застеленной бархатом подставке, закрытая пуленепробиваемым стеклом. Лицо рекламщика было воспроизведено на ней в четырех экземплярах, обведенное оранжевым и белым. Красно-лиловые геометрические узоры, накладываясь друг на друга, создавали стереоскопический эффект, смотревшийся вполне уместно.
– Вы что, тоже восхищаетесь Уорхолом? Как Ардисон?[13]
Бернар обернулся: вопрос ему задал худощавый мужчина с седоватой щетиной, делавшей подбородок похожим на лист наждачной бумаги.
– Не знаю, – ответил он, еще раз посмотрев на картину. – Но ведь Уорхол – это уже в некотором роде ретро? – с уверенностью, которой не испытывал, промолвил он. Мужчина окинул его внимательным взглядом, и Бернар вдруг заговорил о колоннах Бюрена, стеклянной пирамиде возле Лувра и граффити на строительном заборе, в том числе о так поразивших его гиппопотамах. Не без удивления он поймал себя на том, что несколько раз употребил такие выражения как “новые формы” и “радикальный подход”. – Я тоже намерен затеять большую перестройку, – завершил он свой рассказ, допивая третий бокал шампанского.
– Тогда вам нужен Баскиа. – Мужчина с трехдневной щетиной произнес это солидным тоном. – Вы знакомы с Жан-Мишелем Баскиа? – Бернар отрицательно покачал головой. – Он пока еще доступен. Вот вам визитка моей галереи.
– Опять ты со своим Баскиа? – перебил его другой гость, к которому тут же присоединился еще один, с насмешливым видом покачивавший в руках бокал. – Не слушайте вы этих галерейщиков!
Завязалась оживленная беседа; насколько понял Бернар, в Центре Помпиду планировалась выставка под названием “Эпоха, мода, мораль, страсть”, призванная представить мировые художественные течения 1980-х, и никто не счел нужным включить в экспозицию произведения этого самого Баскиа.
– Как вам не совестно! – возмутился мужчина с наждачными щеками.
Троица принялась с жаром обсуждать загадочного Баскиа, а Бернар, взяв очередной бокал шампанского, вдруг вспомнил своего предка. Шарль-Эдуар был, бесспорно, человеком дальновидным, но, как многие его современники буржуа, импрессионистов проморгал. А ведь одно единственное полотно Моне или Ренуара, не говоря уже о Гогене или Ван Гоге, стоило сегодня в сто раз дороже, чем все, что он скопил за целую жизнь. Вместо этого Лавальеры приобретали сомнительные пейзажи с руинами! Хоть бы еще им хватило вкуса выбирать приличных художников! Ему на память пришла кошмарная картина со сломанными часами.