– Это шляпа Миттерана! – и ткнул пальцем в головной убор Бернара. Раздался дружный смех.
Галерист включил лампы дневного освещения. Огоньки немного померцали и загорелись ровным ярким светом. Бернар стоял, не сняв шляпы. Держа руки в карманах, он ждал, когда ему наконец покажут пресловутого Баскиа.
– А почему его картины не в музеях? – спросил он.
– Потому что он молод. К тому же он черный, – ответил галерист.
“Вот как, – подумал Бернар. – Он еще и черный”.
– Вот, смотрите, это он. – Галерист указал на висящую на стене небольшую фотографию в рамке. На ней был запечатлен молодой колдун с лохматыми волосами и пронизывающим взглядом.
– Его зовут Жан-Мишель? Это французское имя.
– Совершенно верно. Он гаитянин.
– Значит, он говорит по-французски?
– Когда пожелает, – улыбнулся галерист и выволок три картины, развернутые лицевой стороной к стене. – Закройте глаза. Приготовьтесь. Сейчас вы увидите рождение гения.
Во всех трех полотнах было что-то от граффити на строительном заборе возле Лувра, но не только. Они дышали силой – одновременно первобытной и насквозь урбанистичной. Бернар никогда в жизни не видел ничего подобного. Воспитанный на пейзажах XVIII века, он оказался не готов и испытал шок. От полотен исходила мощь сродни радиоактивной. Линии, человеческие силуэты, крошечные самолетики, обрывки зачеркнутых фраз складывались в хаотичную картину исчезнувшей цивилизации, какой ее увидят наши потомки через 5 тысяч лет. Это было послание, адресованное далекому будущему и запечатлевшее ритуалы первых дней существования человечества. Торжественные заклинания и жреческая магия похоронных церемоний, явившихся из глубины веков, на фоне авиационного гула и рева полицейских сирен… На зрителя смотрели обугленные человеческие фигурки с лицами, похожими на маски, небо над головами которых чертили крохотные, словно игрушечные самолетики, прорезая буквенную мешанину, высыпанную на полотно рукой безумного фаната игры в скраббл. Бернар, онемев, взирал на картины, не в силах оторвать от них глаз – ни дать ни взять кролик под гипнотическим взглядом удава.
Это было последней каплей. В тот вечер в холодных и сырых бетонных стенах Галереи современного искусства родился новый Бернар Лавальер. Он повесит картины Жан-Мишеля Баскиа у себя в гостиной, хотя на родных и близких они произведут тот же эффект, какой восход солнца производит на вампиров. Он сделает это, доказав себе и миру, что он – человек широких взглядов, живущий в унисон с эпохой.
– Как они называются? – тихим голосом спросил он.
Галерист повел рукой слева направо: