Еще более обширные списки были опубликованы во Флоренции (1552) и Милане (1554); а в 1559 году Карафа, теперь уже папа Павел IV, обнародовал первый общий Индекс запрещенных книг. Среди прочих он запретил сочинения нескольких кардиналов, стихи делла Каза и анонимную книгу «О благе Христа» – она чудом сохранилась в единственном экземпляре. Судя по докладу инквизиторов, по-видимому, она была похожа на «Подражание Христу» Фомы Кемпийского, самую читаемую религиозную книгу после Библии.
Во времена первой публикации индекса[25] светские власти уже овладели цензурой как орудием государства для защиты политических интересов, а не для спасения душ.
В Англии Генрих VIII стал первым монархом, который обнародовал список запрещенных книг (1529). В 1538 году он запретил ввозить книги, напечатанные за границей на английском языке. Эти королевские ордонансы наряду с привилегией, пожалованной Генрихом в 1543 году Графтону и Уитчерчу, демонстрируют ту любопытную смесь религиозных, политических и экономических мотивов, которая характеризует теорию и практику всех европейских государственных деятелей XVI века.
История книжных ярмарок во Франкфурте показывает, какое мертвящее действие оказывает вмешательство государства в интеллектуальную и коммерческую сферу. С конца XV века Франкфурт был центром немецкой книжной торговли и даже привлекал множество иностранных издателей и книготорговцев; известно, что туда приезжали и агенты Альда Мануция. В 1579 году франкфуртский книжный рынок был поставлен под надзор имперской цензурной комиссии, поскольку Франкфурт был вольным имперским городом; а ограниченность и лживость цензоров, управляемых иезуитами, начали душить и в конечном итоге вовсе разрушили процветающую книжную торговлю. К середине XVIII века франкфуртский книжный рынок был уже мертв. Последний ярмарочный каталог, выпущенный в 1750 году, содержал всего лишь 42 немецких, 23 латинских и 7 французских книг – и это в то время, когда в Германии ежегодно выходило около 1350 разных наименований.
В то же время Голландская республика демонстрировала прекрасные результаты применения номинальной цензуры в либеральном духе. Меры, принятые против Спинозы, которые возымели обратный эффект, были вызваны действиями «влиятельных групп» – еврейских раввинов, радикальных кальвинистов, оранжистов-монархистов. Торговая аристократия голландских городов, широко мыслящая и дальновидная, дала пристанище преследуемым евреям Испании и Португалии, французским гугенотам, немецким кальвинистам и польским социанианам. Приток квалифицированных мастеров и разносторонних бизнесменов обеспечил экономическое господство Нидерландов, в то время как либеральность их университетов и свобода печатной прессы сделали центром науки и журналистики Европы XVII века. Голландские издатели, прежде всего династия Эльзевиров, выпускали книги на латыни, французском, английском, немецком и голландском языках, и в этом отразился тот факт, что Голландия поистине была центром европейской грамотности.