Правда, как это часто водится в России, второе дыхание открывается как раз тогда, когда «первое готово закрыться навсегда». Свой пятнадцатый юбилей российский конституционализм встречает, сильно подрастеряв былую привлекательность в глазах населения.
Конституционализм оказался для русского народа скорее мимолетным увлечением, чем стойкой привязанностью. Российская жизнь очень быстро выпала из конституционного формата. Разве что дискуссия о третьем президентском сроке на короткое время вновь привлекла к конституции внимание широкой публики.
Только обретя новый, зачастую неоднозначный практический политический и правовой опыт, русские люди (отнюдь не массово) начинают снова ощущать потребность в Конституции как в реальном, действующем законе.
Заканчивается эпоха конституционного идеализма в российской истории. В общественном сознании возобладали скептицизм и прагматизм. Но, как ни странно, именно в эту жесткую пору у русского конституционализма появляется шанс стать чем-то бóльшим, чем увлечение интеллигенции.
Тем не менее этот шанс может быть реализован при определенных исторических и политических условиях.
ИГРА В КОНСТИТУЦИЮ
Современная российская Конституция – продукт сложного компромисса между воззрениями советской интеллигенции на власть и общество и потребностями «революционной партократии», пришедшей к власти в результате череды политических переворотов конца 80-х – начала 90-х годов прошлого столетия.
Воззрения интеллигенции были абсолютными и отвлеченными. Потребности правящей революционной партии – относительными и практичными. Конституция в итоге вышла несбалансированной. Фундаментальные положения о правах и свободах граждан сочетаются в ней с довольно невнятным описанием политических механизмов, гарантирующих их реализацию (разделение властей, независимость суда, местное самоуправление, компетенция федерации и ее субъектов и даже, как показала жизнь, отделение церкви от государства – все это не самые внятные положения российской Конституции). Требования к государству предъявлены непомерные, ответственность государства прописана неопределенно. Борьба чрезмерности с неопределенностью долгое время формировала логику развития российского конституционализма, пока, наконец, неопределенность не победила.
Но первым было слово. И это слово стало словом интеллигенции. Не будет преувеличением сказать, что, как бы мы сегодня ни относились к действующей Конституции, она была буквально выстрадана поколением шестидесятников. Шестидесятники – это то переходное поколение советской интеллигенции, которое еще воспринимало систему как абсолютное зло, но его страх перед этой системой был уже относительным. (Следующее поколение, которое возглавило политическое движение к середине 90-х, и само зло уже считало относительным.)