Отдельно взятый судья является, может быть, самым беззащитным элементом существующей судебной системы. Если непослушание проявляет рядовой судья, то, как говорил известный герой Ильфа и Петрова, существует четыреста и один сравнительно законный способ сделать его жизнь невыносимой. В лучшем случае он уйдет сам. Если неповиновение проявляет председатель суда, то после первой «плановой проверки» он превратится в рядового судью, а уже потом его жизнь сделают невыносимой. Выше этого уровня нонконформисты попадаются редко, так как происходит социальный естественный отбор. Судьи апелляционных и кассационных инстанций, как правило, очень дисциплинированы.
Вообще, следует строго различать «суд» и «правосудие». Суд как властная функция существовал всегда. Правосудие в точном смысле слова есть исключительный атрибут конституционной системы. Правосудие не существует вне действительного и эффективного разделения властей.
Разделение властей – это «condicio sine qua поп» современной судебной системы, его главный конституирующий признак. Если этого нет, то все другие, чисто внешние атрибуты судебной власти не имеют никакого значения. Как осетрина из булгаковского романа бывает только первой свежести, так правосудие бывает либо конституционным, то есть основанным на разделении властей, либо никаким. Если принцип разделения властей не работает на практике, то перед нами не правосудие, а средневековый пережиток, какими бы демократическими декорациями оно не было украшено.
В условиях России сложно даже говорить об утрате независимости судебной власти, так как нельзя утратить то, что никогда не существовало, кроме разве что короткого исторического отрезка времени сразу вслед за александровской судебной реформой, да и то в ограниченном объеме.
Просто сегодня отсутствие этой независимости окончательно вошло в противоречие с историческим процессом. «Старорусская защита» прав подданных оказалась несовместима с задачей построения капиталистической экономики гражданами. Возможности средневекового по своему содержанию судебного процесса оказались полностью исчерпанными. Суд стал тем слабым звеном архаичной государственной машины, которое первым не выдержало вызовов современности.
Однако ссылка на отсутствие независимости позволяет ответить на вопрос «как?», но оставляет открытым вопрос «почему?». Почему очевидно порочная система оказалась настолько устойчивой?
Ответить на этот вопрос сложнее, чем кажется на первый взгляд, и намного сложнее, чем думают многие либерально настроенные интеллигенты, склонные во всем винить власть.