Возвращение России к статусу капиталистической полупери-ферии в начале 1990-х гг. не было случайным явлением, а вытекало из экономической логики развития Советского Союза с 1960-х гг. Реформа Косыгина – Либермана, в ходе которой сделана ставка на прибыль и рентабельность как на главные показатели эффективности производства, вбила клин в целостность плановой системы. За последующие десятилетия противоречие между системой директивного планирования и экономической автономией отдельного предприятия только углублялось, и окончательно оформилось в законе о государственном предприятии 1987 г. Теневой рынок, кооперативы, «комсомольская экономика» были теми «зернами», из которых вырос российский капитализм.
Все перечисленные явления были лишь условиями для постепенного вызревания полноценной рыночной системы. Определяющее значение для качественного перехода имела политическая воля части номенклатуры, которая была нацелена на разрушение планового хозяйства и приватизацию государственной собственности. Новый правящий класс в России появился на основе смычки между номенклатурой и прорыночными элементами в советской экономике, которые стали усиливаться с началом перестройки.
В 1990-е гг. правящий класс не был четко структурирован по причине происходившего передела собственности. В результате приватизации, проходившей в три этапа, сформировалось семь основных финансово-промышленных групп, которые концентрировали в своих руках значительные экономические ресурсы и основные СМИ. С президентских выборов 1996 г. режим Ельцина попал в полную зависимость от олигархических групп, что выразилось в проникновении ряда олигархов в вертикаль политической власти. Непрекращающиеся войны между олигархами за перераспределение собственности и дефолт 1998 г. подорвали новую экономическую модель. Приход Путина к власти стал следствием компромисса между бюрократией, силовиками и олигархами, заинтересованными в сохранении целостности экономического пространства страны и стабилизации российского капитализма. Дефолт 1998 г. значительно ослабил крупнейших олигархов, лишив их возможности диктовать экономическую политику в России. Это также толкало представителей крупного капитала к соглашению с бюрократией. Как замечает экономист Я. Паппэ: «С осени 1998 г. ни одна ведущая интегрированная бизнес-группа (за исключением, может быть, “Газпрома”) уже не обладает ни одним видом ресурсов в объемах, достаточных для давления или хотя бы для равного торга любой структурой федеральной исполнительной власти. И ни один из них даже не надеется, что сможет сейчас или в ближайшем будущем навязывать правительству свои варианты народно-хозяйственных решений (как, скажем, ОНЭКСИМ и К° с залоговыми аукционами в 1995–1996 гг.)»