— Вот, — вытянув из кармашка брони (сама нашила!) деревянный образец, протянула её этому самому помощнику. Опять же сама вырезала!
— Ха, странная дивчина, что и говорить. Обычно они даже на сто шагов к моим владениям не подходят — боятся. А эта ничё, по сторонам только зыркать успевает! — говорил Горыня, уводя старика куда-то в свои владения.
Мастер-кузнец был ростом невысок, меньше двух метров, однако плечи его ничуть не уступали в ширине Дигве́ру, а руки были и того толще. Видно, что с металлом человек всю жизнь работает. И сам стал словно кусок металла! Такой-же угловатый и прочный на вид. Правда из разговора его и учителя я больше ничего не смогла услышать, так как они очень скоро удалились на недосягаемую для моего слуха дистанцию. Рёв молота и скрип механизмов сильно глушили мои способности в этом месте.
— И что это? — покрутив заготовку в руках, спросил у меня приданный мне помощник мастера.
— Флешшет.
— Флешшет? Что это, и зачем он?
— А не всё ли равно?
— Хмм… Форма обязательно должна быть такой? — мужчина задумался, крутя в руках деревянный образец.
— А что не так?
— Что если мы выкуем четырёхугольный вариант, а не… гладкий? Это выйдет дешевле, да и с металлом будет попроще. Заточим на наждачном камне опять же…
— Пойдёт. Но габариты должны быть по образцу!
— Это конечно. Сколько?
— Три десятка. Вот задаток, — протянула я восемь потёртых золотых монеток и мелкий не огранённый рубин. — Этого хватит?
— Хмх… хватит, — взяв деньги, мужчина развернулся и забурчал себе под нос. Вот только я всё равно услышала, — До чего дожили, уже и бабы в кузнице заказы делают! Ещё и оружием увешана что вой настоящий. Скоро ить конец света настанет…
«Разговор Дигвера и Горыни сразу как они ушли»
— Да ладно, Го́ра, откуда тут у тебя бабы? — неподдельно удивился Дигвер, протискиваясь в дверной проём, ведущий на третий этаж сруба.
— Минош был два дня назад, с женой и сыном. Ну и прислуга с ними, знамо. И охраны полсотни.
— И накой он бабу с дитём к тебе притащил? Сколько его сыну, десяток зим всего не иначе?
— Восемь… Уже пятый сын у него от болезни умер. Этот последний. А девки как заговорённые! Все четверо живы! Видал что боги творят?
— Ну Боги тут ни при чём, как по мне. Они болезни не насылают. А сын почему последний? Бабы у Миноша кончились, хе-хе?
— Хмх… нет, не закончились. При смерти он. Не может больше… ну ты сам понял. Вот твоё пиво, кстати, — Горыня поставил на массивней стол деревянную кружку в два литра объёмом, после чего продолжил, отпив уже из своей такой-же, — Не знаю, что за болезнь его поедом ест, но весь бледный, худой, руки трясутся того гляди и сам развалится, но глаза злые-злые… Он меня с женой знакомил и с сыном своим. Взял с меня слово чести мастера, что как его не станет, все обязательства мои перед ним на его жену перейдут. А она пока за сыном присмотрит — ребёнок же ещё. Куда ему землями и людьми управлять? Учиться пока будет пойдёт зим пять-шесть, воинское искусство правда уже перенимает. На лошади ездит сам — раптор правда пока ему велик, да и норовист.