— Сейчас. Кошелёк найду.
В квартире царила абсолютная тишина. Судя по количеству дверных проёмов, комната одна, хотя, возможно, она проходная, но это никак не влияло на ощущение, что кроме их двоих никого здесь больше нет.
— А где все? — поинтересовалась Даша.
— Кто «все»? — уточнил Лакшин, снимая куртку и вешая её на крючок.
— Ну-у, родители.
— Я здесь один живу. Они в другом месте, — выложил он беззаботно, ввернул, ухмыльнувшись: — Но, если ты очень хочешь с моими родителями познакомиться, можно к ним поехать.
— Один, — повторила Даша возмущённо. — Мог бы и раньше сказать.
Лакшин застыл, уставился вопросительно:
— А в чём проблема? Или, — он опять ухмыльнулся, наклонил голову к плечу: — боишься, если останешься со мной наедине, не выдержишь и…
Идиотская многозначительная пауза. Даша фыркнула снисходительно.
— Чего не выдержу?
— Ну не знаю, — не убирая с губ улыбки, тихонько произнёс Лакшин. — Но теперь-то тебя ничего смущать не должно. Мы тут одни, никого больше нет. Никто не увидит и не услышит.
Фразы провокационные, а голос такой вкрадчиво-интимный. Специально сделал или у него уже автоматом получается?
Мягкая бархатистость приятно обволакивает, и даже смысл сказанного уходит, западаешь на тембр и интонации. Да-да-да, и тут все тают и бросаются к Лакшину в объятия, еле успевая томно выдохнуть: «Данила, я ваша навеки».
Только вот сейчас — не тот случай. Но откровенно делиться своими размышлениями Даша не стала, просто коротко произнесла:
— Я пойду.
— Всё-таки боишься, раз вот так сбегаешь? — Лакшин прищурился, качнулся вперёд, будто хотел приблизить, но быстро передумал, хотя, скорее всего, просто дразнил.
Да на самом деле дразнил — мимикой, действиями, словами. С любопытством наблюдал, как за подопытным хомячком, изучал рефлексы.
— А что мне здесь делать? — Даша дёрнула плечами.
— Можно поужинать. Хочешь, пиццу закажем. Или что ты предпочитаешь? Против ужина ты же ничего не имеешь?
— Против ужина — ничего, — подтвердила она и тут же добавила: — Но я лучше дома.
— Почему?
Потому! Потому что она не тупой хомячок, и не наивная дура, и не собирается вестись на дешёвые провокации.
— А я разве обязана тебе объяснять?
Лакшин мотнул головой: объяснять не обязана, но…
— Тогда останься, не убегай. Если тебе всё равно, и ты ничего не боишься.
Не боится Даша. Ни капли не боится. Но в чём-то он прав: на самом деле она не настолько невозмутима, как хочет казаться. Нет, ей не страшно, но беспокойно, непонятная тревога тихонько царапается в груди. Из-за неё хочется закусить губы, отвести взгляд, отступить назад, шагнуть вперёд, оказаться ещё ближе, сделать всё сразу и не делать ничего. Почему-то рядом с ним всегда так, и это невероятно бесит. Раздражают даже собственные слова и действия, а от его — злость только прибывает.