— Алла, — наконец глухо произносит он, — за то, что я сделал, не извиняются. — Отвожу в сторону повлажневший взгляд, но он ловит моё лицо, поворачивает к себе и смотрит мне прямо в глаза — а мне кажется: подносит душу на раскрытых ладонях. И говорит: — За это убивают. Медленно и мучительно. Чтобы мразь как следует покорчилась перед смертью.
Я просто сжимаюсь вся, по телу пробегают мурашки — такая неприкрытая ненависть к себе. И я понимаю — он сам себя не простил и не простит никогда.
— Гектор, — глотаю слёзы, — почему, почему ты так поступил со мной? Зачем так жестоко? Я ведь любила тебя. Сильно любила.
Он судорожно вздыхает, тянет меня к кровати, усаживает, садится рядом, берёт мою руку, осыпает поцелуями каждый пальчик:
— Именно потому, что любила.
— Не понимаю, — признаюсь честно.
— Я хотел, чтобы ты меня ненавидела.
— Зачем? — удивляюсь я.
— Того, кого ненавидишь, не больно терять. Когда знаешь, что ненавидим, проще уходить.
— Что это значит?
— Это значит мою идиотскую философию. Я так хотел защитить тебя от боли, если я погибну. Чтобы ты не скорбела по мне.
— И поэтому предпочёл меня разрушить?
— Алла, я идиот. Кретин. Тварь, не заслуживающая права жить. Но живу. Потому что меня всё это время берегла твоя упрямая любовь, моя девочка, — он осторожно, будто спрашивая разрешения, целует в уголок губ. — Любовь, которой я не достоин. Но, Алла, я прошу тебя дать мне второй шанс. Дать нам всё-таки случится. Попробовать.
Я отодвигаюсь, выдёргиваю свою руку, мотаю головой:
— Нет, Гектор, поздно. Я больше не хочу никаких нас. Хочу случиться сама. Собрать себя по кусочкам. Научиться жить, смеяться, радоваться.
— Алла, пожалуйста, — умоляет он. — Я не буду ждать твоих ответных чувств. Ты уже любила меня в одиночку — хватит. Теперь позволь любить мне. Просто позволь.
— Нет, Гектор, неужели ты не понимаешь? Наши отношения ненормальные, токсичные, тупиковые.
— Алла, но я не могу без тебя. Ты нужна мне, как воздух.
У него дрожат пальцы, зрачки расширены, в глазах — застыл ужас. Вспоминаю, как мама рассказывала про отца, когда тот хотел играть — его вот так же трясло и ломало.
— Ты ведёшь себя, как псих. Как игроман.
Он кивает:
— Это потому, что я болен тобою. Одержим. Ты — моё наваждение. — Он вновь берёт мою руку, прижимает к груди, где бешено колотится сердце. — Я влюбился в тебя, когда тебе было пятнадцать. Ты тогда зачем-то пришла к своему отцу на работу, а я — занёс документы к нему в кабинет. Увидел тебя и пропал. Ты была так похожа на мою маму, а я не знал никого красивее и светлее. Когда твой отец привёл тебя… продавать, я страшно разозлился. Потому что к твоим ногам надо класть мир, а тебя — как корову на ярмарку…