– О чём ты говоришь? Что «получилось»?
– Залёт! – проорала она охрипшим голосом и добавила с рыком: – Коз-зёл! – и, потянувшись, договорила в губы: – Трахни меня, Дэми, тебе же все равно! Я же кукла, да?! Поигрался и выбросил! Ублюдок хренов! Но как же я тебя хочу, – и снова напала, буквально вгрызалась в мой рот. Неистово, до солено-ванильного вкуса, до искр под веками.
Я скатился с неё и, посадив на кровать, присел перед Евой на корточки. В груди скрутился лёд, словно в меня воткнули пару сосулек. Зато всё встало на свои места.
– Так ты беременна? – сухо уточнил я и, удерживая её за руки, болезненно скривился: – Поздравляю, Ева. Теперь понятно, почему согласилась выйти замуж за господина Дрэйка. Что, тоже случайный перепихон после совместной выпивки? – подался к ней так близко, что мы, скрестились яростными взглядами, почти целовались глазами. Холодно проговорил: – Не стоит искушать меня, Ева. Да, признаю, ты действуешь на меня ошеломляюще. Ты мой наркотик, моя эйфория, так сладко желать утонуть в тебе… Но с этого момента больше не прикоснусь к тебе. Что бы ни произошло, я выполню волю Комара. Сделаю всё, что от меня зависит, чтобы ты вышла замуж за отца своего ребёнка.
Смотреть в её широкораспахнутые синие глаза и не иметь возможности прижаться к подрагивающим губам приоткрытого рта было невыносимо мучительно. Но чужой ребёнок отрезвлял сильнее и больнее, чем долг и совесть. Эта бабочка не моя и никогда не будет моей. Ещё одна желанная женщина не станет моей…
Поднялся и, больше не глядя на Еву, направился к выходу.
– Ты просто идиот, – проговорила девушка в спину. Холодным, ледяным голосом, способным заморозить Африку. – И, – она резко поднялась и бросилась к комоду. Вывалила оттуда трусики, лифчики, чулки и дернула один из цветных кулечков. Подошла ближе и швырнула его мне в лицо. – Я с Прэскотом даже не целовалась, Дэ-ми! Мне не нужна твоя защита больше. Проваливай!
Я вытащил ткань и с удивлением узнал кусок своей простыни, вспомнил, как Ева стояла надо мной с ножом в руке. А сейчас видел причину: запёкшееся пятнышко крови. Правда обрушилась на меня в этот миг обжигающим душем. Слова Комара о невинности дочки, кровь на простыне и проколотые Катей презервативы. И я сделал то, чего сам от себя не ожидал: расхохотался. До хрипа, до потемнения в глазах, я смеялся так, что в груди заныло. Отпускал со смехом всё напряжение, ревность и боль, впуская в сердце что-то светлое, о чём, казалось, давно уже забыл.
Ева вздрогнула и отступила, сжимая кулачки.
– Пошел вон, Дэми, Дима или как там тебя! Иди отсюда и никогда не возвращайся, – она открыла спокойно дверь и показала мне на выход. – У-би-ра-йся, – пропавшим голосом договорила и отвернулась.