Она попыталась пройти мимо, благо в узком кабинете у меня было преимущество, и я воспользовался этим. Хоть ребра и болели после пробежки, я смог обвить худенькую талию руками и потащить Настю на себя.
— Не отпущу, — прошептал в мягкие волосы.
— Отпустил уже, — зарычала.
— Да что ты такая упертая?
— А ты осел!
— И-а, и-а, — прикусил ее ушко и пощекотал языком шею. Она вздрогнула и слабо попыталась оттолкнуться, но я сильней потянул к себе и возликовал, когда девушка шумно выдохнула и обвисла в моих руках. — Я — идиот, прости-прости-прости… Я был так пьян, что запомнил только запах, глаза и родинки на твоем плече. А сегодня ты все время прятала глаза, а твой аромат стал едва уловимым.
— Я, значит, виновата? — разозлилась Настя и снова оттолкнулась, ударила меня кулачком по плечу. — Са-ша!
— Нет же… — погладил ее по горячим щекам, пересчитал реснички кончиками пальцев. Удивился какие они у нее густые и черные, даже без туши. — Ты из-за меня плакала?
Она прижалась к ладони, как кошечка, а потом спрятала лицо на моей груди. Маленькие руки юркнули на спину, и девушка, наконец, расслабилась.
— Еще чего, — проговорила тихо. — Я из-за глупых мужиков никогда не плачу.
— А из-за не глупых?
— Только из-за важных…
Замер, примороженный ее словами. Почему сам не находил такие, почему я — чурбан, а она такая искренняя и чистая?
Девушка подняла голову, и в обрамлении светло-русых кудряшек я разглядел светлое и нежное лицо моей Малинки.
— Саша, что случилось? — пальчики потянулись вверх и коснулись лба, невесомо скользнули вдоль свежего шрама.
— Маленькая неприятность, не бери в голову.
— И что будем делать? — она смотрела в глаза, а мне хотелось исполнить мечту, которую я лелеял с первого января, лежа трупиком после побоев. Тогда, глядя в потолок квартиры не заплывшим глазом, улыбался распухшей губой. И был счастлив. Малинка меня сделала таким, и я ни за что не откажусь от этих ощущений.
Наклонился и, приподняв острый подбородок, обвел большим пальцем ее губы. Красивые, чуткие, я помню их форму, помню… Как мог не узнать? Будто попутало что-то. Девушка облизнулась, слегка зацепив кожу кончиком языка, и прикрыла веки, спрятав синеву радужки. Кадык судорожно дернулся, а по руке мягкой теплой летной побежало ее дыхание.
— Сейчас я хочу только одно… — успел сказать, прежде чем прикоснуться.
Мечтать о ее поцелуе, представлять, как жарко у нее внутри — жестокий суррогат. А вот испытывать это снова, но будто в первый раз — это личный микромир, нет, суперкосмос. Я считал ее всхлипы, пока глотал сладость ее языка и жар дыхания. От невозможности сказать «стоп», губы и язык немели, но мы не могли прекратить эту пытку. У меня заканчивался воздух, у нее иссякали силы, отчего малышка сильнее налегла на меня, обжигая прикосновениями тело. И когда Настя разорвала поцелуй, чуть откинула голову назад и тихо засмеялась, я разомлел. Вот она — моя Малинка. Искорка, что способна разжечь вечный костер.