— Я думала, убью эту гадость, что повисла на твоей груди, — буркнула Чудакова и коварно заулыбалась. Крошечная ямочка появилась на румяной щеке и спряталась.
— Якину, что ли? — я показушно нахмурился, не отрывая взгляд от ее губ. Мне нужно было еще. Не напился. Только голод раздразнил. — У Светки нет шансов и никогда не было, — сказал и, скользнув языком по щеке моего чуда, прикусил угол подбородка. Добавил ласково: — Я тебя помню. Еще с крыльца помню твой запах, Настя… Ты как впечаталась в меня, так и не отлипаешь, неуклюжая разноцветная девушка.
Она поерзала, вмещая ножки между моими ботинками, и подвинулась ближе, пересчитала пальцами ребра на спине, зацепилась за корсет и немного свела брови, но ничего не спросила, а только прошептала:
— Саша, сыграй мне. Верни мне свое обещание, — и обняла меня так крепко, что я не смог дышать. — Пожалуйста…
— Я же сыграл тебе этюд, — лукаво прищурился Саша и слабо застонал, когда я чуть сильнее обняла его широкий корпус. Как же от него пахло кипарисом, еловыми шишками, капельками хвойной смолы. Мой личный Новый год. Мой персональный праздник. Бесконечно-вечно-сумасшедший.
Случайный.
В шоколадной рубашке из мягкой хлопковой ткани в тонкую светлую клетку, что нагревалась под моими ладонями, и я с восторгом слушала стук его сердца. Будто там, за тонкими прутьями, бьется наружу волшебная птица. Вот где музыка, вот где пульс смешивается с ритмом и создает партитуру покруче гениальных композиторов. Именно так и переплетаются друг в друга звуки, создавая нас одним целым — сюитой. Разные, противоречащие, но слитые в одно большое произведение.
Саша трогал пальцами мое лицо, касался губ губами, перебирал волосы. Он словно маленький ребенок искал тактильные ощущения, чтобы запомнить мой силуэт на ощупь, чтобы увидеть меня руками, прикосновениями. Знаю, что для него все по-новому. Он изучал меня, как что-то нереальное, и мне казалось, что я уплываю в страну под названием Счастье. Только бы не рухнуть в реальность «Мне не нужен ребенок».
Мой Саша другой. Он примет меня с ребенком, мне хотелось в это верить. Но сомнения штука вредная — как паразит — заселяется тихонько под кожу, сидит до поры до времени, покусывает плоть по чуть-чуть, чтобы оставаться незамеченным подольше, а когда наступает время слабости — начинает уничтожать тебя изнутри.
Да, сомнения не высечь, не выжечь, не избавиться. Его нужно только убить силой воли, верой в лучшее, надеждой. И я надеялась до глубины каждой фибры души, когда смотрела в омут кофейных глаз своего пианиста, что он не отвергнет, если неожиданно нас станет больше. Если тест покажет, что во мне бьется теперь не одно, а два сердца. Невыносимо, но мне хотелось, чтобы так и было. Несмотря ни на что.