— Веры вам, как ветру! — прокричала в ответ магесса.
— У вас две раненые и ребёнок! Есть ли смысл драться?!
— Есть! Вы же палачи Круга. Живых не оставляете!
— Время тянете?! Никто к вам не придёт!
В ответ волшебница швырнула небольшой шар оранжевого огня, оставивший в ящике рядом с террористками дыру размером с кулак и с обугленными краями.
— Долорес, перевяжи Кармен и держи этих, я переулком займусь, — бросила Констанция и подбежала к перекрёстку.
— Дуры, — досадливо прошептал Артём, — зачем сами себе тыл открыли?
Потом, задумавшись, понял: перекрёсток даёт возможность уйти, в отличие от глухой улочки, где они очутились бы словно в каменном мешке. Как говорится, из двух зол меньшее.
Констанция снова стукнула мечом о камни, заставив зазвенеть, но уже не так громко.
— Если двинешься, она сдохнет! — раздался вдруг крик сверху.
Артём поднял глаза и увидел открытое окно на втором этаже напротив, из которого в девочку целились из тяжёлого арбалета; в глубине комнаты горел подготовленный огненный шар. Шах и мат.
— Сдаюсь! — произнесла Констанция, опуская меч и тоскливо переводя взгляд то на профессора, то на дочку. — Роза, иди ко мне.
Девочка вскочила, быстро подбежала к матери и вцепилась в её ногу.
Из проулка одна за одной вышли три женщины с мушкетами наготове. В то же время старшая отряда протиснулась между бочками заслона.
— Сразу бы так, — деловито произнесла она. — Все целее были бы. А теперь всех придётся прихлопнуть.
— Гайна, — процедила Констанция и сплюнула на землю.
— Не вздумай колдовать, если девчонку жалко.
Террористка поглядела в сторону профессора и смерила его взглядом:
— Что-то не видно, какой он полупризрак. Ничего, в клетке виднее будет. Заберите его! — она махнула рукой и достала из-за пояса посеребрённый стилет.
Артём поглядел на подошедшую женщину и облизал губы. Надо тянуть время.
— Я никуда не пойду, — как можно твёрже произнёс он.
— Закинь на хребет эту лягушку, — рыкнула террористка. Артёму сейчас было не до проявлений эмоций, но галочку в уме он поставил: его обозвали лягушкой, а здесь это являлось синонимом тупейшей мелочи.
— Вы не имеете права! — Глушков повысил голос, выставив вперёд здоровую руку, — Я подданный другого мира! Вы войны хотите?!
— Хватит квакать.
Глушков глянул в небо, где по-прежнему парил похожий на трёхметровую птицу дрон. И тишина.
Но тишина была недолгой. Из подворотни появился приземистый, не выше метра шестидесяти, но упитанный розовощёкий мужчина — из местных, лет сорока на вид. По здешней моде он был одет с богатой элегантностью: жилетка цвета топлёного молока оттеняла белизну сорочки с широким ажурным воротом, кисти рук тонули в пене тончайшего кружева. Белые бриджи снизу, равно как и рукава сорочки чуть повыше локтей, были подхвачены лиловым кантом; гульфик тоном совпадал с жилеткой. На белых чулках не было ни единого пятнышка. Бежевые туфли тускло сияли золотом пряжек. Частые-частые пуговицы на жилетке сверкали сапфирами, а прошитая синими нитями охотничья шляпа, покроем как у киношного Вильгельма Телля, красовалась фазаньим пером. С плеч свисал короткий, до пояса, белый плащ с золотой пряжкой. Пара пистолетов с резными рукоятями была заткнута за кушак из тяжёлой парчи, который солидно оттягивали кошельки шитого бархата. В руках мужчина держал дорогой охотничий арбалет.