– А потому что я так сказал, – сладко объяснил он, – потому что я тиран, самодур и извращенец. Тебя это устраивает?
– Это, конечно, все объясняет, – пробормотал Стасик, – но совершенно не устраивает.
Режиссер кротко вздохнул, словно Иисус, в пятый раз втолковывающий апостолу Андрею, как ходить по воде.
– Во-первых, надо книжку было прочитать. Автор утверждает, что твой персонаж был с кругами под глазами, как будто – цитирую! – вечный сон его миновал, но настиг вечный недосып.
– Так то с кругами, а то!..
– А во-вторых, – продолжал Юрьев, не обращая никакого внимания на Стасиковы попытки отстоять брутальность образа, – я из тебя, дурачка малолетнего, сделаю звезду национального масштаба. Чего вы, дурачки, как раз и хотите. Хочешь, чтобы девочки бросались к тебе, визжа от восторга, и подставляли для подписей маркером неоперившиеся… гм… ладно, сформировавшиеся нежные перси?
– Ну… хочу, – кивнул сбитый с толку Стасик.
– Тогда слушай меня, мальчик мой, – провозгласил режиссер тоном Дарта Вейдера и похлопал актера по плечу. – Фан-сервис – великая сила. О тебе будут сочинять рассказы, иные – весьма неприличные, вешать твои портреты над постелью и проливать горючие слезы. Ты ослепнешь от вспышек фотоаппаратов и оглохнешь от восхвалений. Цена этому счастью – жидкая подводка и пять минут позора. Крась, тетя Маша. Крась.
И, величественно покивав, Юрьев удалился. Марь Иванна, усмехаясь, придирчиво выбирала подводку из десятка вариантов.
– Теть Маш, – жалобно произнес Стасик, – а это правда… ну…
– Что подведешь глаза – и сголубеешь? – хладнокровно уточнила Марь Иванна. – Нет.
– Да не это же. Правда, что поклонницы для росписи будут… ну… попу подставлять? Они действительно так делают?
– С чего ты взял?
– Так он же сказал… перси…
Скрючившаяся от смеха Даша уронила кисточку и обернулась – вовремя, чтобы увидеть, как Марь Иванна, утробно хохоча, недрогнувшей рукой наносит жидкую подводку на веки будущего кумира молодежи.
Все это, а также хорошее настроение после вчерашней прогулки с Матвеем, не давало раскиснуть, и Даша в конце концов решила, что не сдается. Телефон периодически начинал вибрировать, и на экранчике высвечивалось ненавистное имя, но Даша стояла насмерть и трубку не брала. Стоит один раз поддаться – все, тогда точно не миновать скандала, а так того, кто ей названивает, будто бы и нет. А телефон вибрирует потому, что поломался.
Следующие три дня пролетели как на крыльях; снимали и на пражских улицах, и «в цеху». Юрьеву удалось заснять не дававшийся ему поначалу рассвет, и этот эпизод Даша запомнила лучше других: залитый розоватым сиянием зари Карлов мост, Матвей в своем «историческом» наряде, сначала прижимающийся спиной к парапету в тени статуи, а затем решившийся протянуть ладонь под солнце – и восходящее солнце его не трогает. И тогда он осторожно выходит сам, жмурится, словно только что проснувшийся кот, и лицо у него такое, что у Даши комок в горле встал. Красиво получилось.