Она разгримировала сначала Галахова, искусно подпорченного во время битвы (храбрый Далимир без боя не сдался), а потом Матвея. За актерами пришла отдельная машина, чтобы отвезти их в отель, однако Тихомиров покачал головой:
– Я поеду в студию. Хочу узнать, что с ассистенткой.
Только тут Даша вспомнила про Лику – вот ведь неблагодарная, забыла почти!
– Можно позвонить и узнать, – предложила Лена, но Матвей покачал головой и от легкого пути отказался.
Они с Дашей не разговаривали, пока не сели в автобус, оказавшийся вовсе не местом для приватных бесед: на сей раз «Мерседес» ехал битком набитый. Матвей огляделся, обронил очередное «ну ладно» и негромко спросил:
– Итак?
– Матвей, – сказала Даша, почему-то очень волнуясь, – ты не обижайся, но я сейчас ничего рассказывать не буду. Не здесь. Если ты действительно хочешь что-то от меня услышать… если тебе интересно… давай после того, как проведаем Лику, уйдем в тихое место, и я скажу, в чем дело. Это не очень просто. Ладно?
– Святый боже, какие глаза у пани! – протянул Матвей, превосходно имитируя чешский акцент. – Колдовские глаза! Пани совсем меня приворожила, я готов делать, что она скажет!
Даша засмеялась, и дальше ехали молча. Матвей достал из сумки плеер и слушал музыку, откинув голову на спинку кресла – устал, видать, – а Даша смотрела в окно, за которым проплывала лучистая вечерняя Прага. Было одновременно хорошо и страшно.
Хорошо – потому что она хоть кому-то скажет. А страшно – потому что неизвестно, как Матвей отреагирует.
«Чтоб все было честно». Как это трудно, святый боже…
На студии разгрузились, разложили все по местам, и только после этого Лена, Даша и Матвей пошли в лазарет. Юля и Марь Иванна тоже хотели пойти, но Янаева их отговорила, сказав, что большому количеству посетителей чешские медсестры точно не обрадуются.
В студийной больнице, насчитывающей аж четыре койки, действительно было очень тихо. И дежурила тут не медсестра, а медбрат, с широким добрым лицом и абсолютным незнанием русского. Зато по-английски он говорил хорошо, и Лена с ним быстро объяснилась. Сначала господин Коуба не хотел впускать поздних гостей, однако Лена сумела убедить его, что это важно. Тем более – как уловила Даша – подопечная все равно не спала.
Лика лежала на уютной, широкой койке за занавеской, слабенькая, но вполне живая. Медбрат Коуба что-то спросил у Лики, и она вдруг ответила ему:
– Декуи, вэлми добрже![4]
– Это болезнь на тебя так повлияла? – спросила, улыбаясь, Даша. – Ты по-чешски заговорила?
– Ой, как хорошо, что вы пришли, – Анжелика приподнялась, села, и медбрат, убедившись, что с ней все нормально, ушел. – Меня не отпускают, и из книг только старый-старый разговорник. Я там вычитала…