– У тебя же осталось немного, – вкрадчиво и ласково говорю я Борову, – продай, я сегодня уже ни у кого не найду, голяк, понимаешь?
– Да, х-хорошо, хорошо, – отмахивается Боров, он достает пакет прямо из кармана.
– Не надо, – говорит он, когда я протягиваю розовые деньги, – он не п-полный, мы с Юлькой к-курнули из него пару раз. Спина вроде не т-так болит тогда и бок.
– А что бок? – равнодушно спрашиваю, не моргнув глазом прячу купюру вместе с пакетом в бумажник.
– Болит с-справа, – объясняет Боров, – слушай, а что, если п-п-печень отбили?
– Стас, ему к врачу надо, я же ему говорю.
Юля снова вскакивает, я бесстыдно пялюсь на глубокую складку между ног. Я считаю, что вполне могу смотреть, зачем она так одевалась? Юля подходит к Борову, трогательно берет его лицо в свои ладони и поворачивает в мою сторону.
– Смотри, какие у него глаза, – как-то с вызовом, словно предполагая, что я не стану обращать на глаза Борова никакого внимания, произносит она.
– И что у него с глазами?
– Они желтые, Стас! Что у него с глазами!? Ты что, ослеп?!
Я наклоняюсь ближе и заглядываю Борову в лицо. Он, стесняясь, косит куда-то вбок. Веки припухли, но все равно очень хорошо видно, что глаза у Борова желтые, как новорожденные цыплята.
Когда я был студентом, то переболел гепатитом в легкой форме. Меня лишь тошнило сперва, а потом я просто соблюдал диету, сушил на окне плоды шиповника, и старался ни при каких обстоятельствах не сгибаться пополам. Врач, женщина с волосами Wella, говорила, что такая поза помешает оттоку желчи. У меня в те дни были точно такие же глаза.
– Может, у тебя гепатит? – говорю я.
– А если у него лопнул желчный пузырь? – очень неверно истолковывает мою мысль Юля.
– Пройдет, – говорю я, – ничего у него не лопнуло. Отлежишься и пройдет. Как ты вообще себя чувствуешь?
– Как говно, – бормочет Боров. – Менты, с-суки.
Я снова думаю о том, почему они его отпустили. Наиболее вероятный вариант – что он теперь будет стучать. У него просто не было выбора, его бы действительно посадили лет на пять, а предварительно отбили ему не только печень, но и мозги.
– Больше пей чая, – говорю я. – Траву можно курить, но водку – не вздумай!
Мы молчим, наверное, с минуту. Сквозняк играет на полу огромными, похожими на пауков, комьями пыли. Юля снова грызет заусенец. На большом пальце широкое серебряное кольцо, неужели ей так удобно?
– У него желтые глаза, – с отчаянием повторяет Юля.
– Да, да, – говорю я, снова проваливаясь в какие-то галлюцинации наяву. – Я пойду, хорошо, кошки?
Я поднимаюсь и мягко жму Борову руку. У него длинные пальцы, но очень широкие и короткие ногти. Смесь аристократизма и бродяжничества.