– Я тебя не п-провожаю, извини, – бурчит он.
– Может, устроишься теперь куда-нибудь? – говорю я ему на прощание. – Ты же бросаешь банковать, а?
Он пожимает плечами. Я протискиваюсь в темную и душную прихожую, Юля следует за мной.
– Стас, – она шепчет, вплотную придвинувшись ко мне. Я гляжу на ее губы, всматриваюсь в ее, в общем-то, некрасивое лицо. – Стас, повлияй на него как-нибудь.
– Ты насчет работы? Пускай занимается сетевым маркетингом. – Я смеюсь над ней, но она не замечает этого.
– Стас, у него есть героин.
Повисает душная пауза. Я ковыряю пальцем отставшие у косяка обои.
– И что… – начинаю осторожно.
– Он нюхает его, – испуганно и еще тише шепчет она, – пока что нюхает.
Мы оба знаем, что это значит. Но я все же знаю немного больше.
– Он говорит, что белый лучше травы, – продолжает Юля. – Дольше прет и… и что мозги прочищает. Сейчас ты уйдешь, а он обнюхается. Он с самого утра хочет, говорит, что героин помогает от боли.
– Помогает, – говорю я, – смотря от какой боли.
Она зачем-то кладет мне руку на грудь. И неожиданно я вижу без прикрас всю эту тесную, душную, пыльную жизнь. И в центре грязной кутерьмы – наивный и больной Боров, которому очень дорога эта баба, с обгрызенными ногтями и некрасивым лицом. «Я напишу об этом рассказ, – вдруг решаю я, – напишу о том, как человек не может привыкнуть к грязи. К хорошему быстро привыкают, точно, а к плохому – никогда».
Ее рука все еще лежит у меня на груди. Сердце принимается колотиться быстро-быстро.
– Не нюхай с ним никогда, – я тоже перехожу на шепот, – если предложит, не надо. Боров вряд ли спрыгнет, а у тебя тем более не получится.
Она глядит на меня измучено и с обреченностью. На слишком выпуклом лбу, как масло, блестит свежий пот. Ей хочется плакать, и мне отчего-то тоже.
Что ж ты плачешь, лицо некрасивое…
Вкрадчивый голос декламирует это в моей голове.
Что ж ты плачешь, я солгал, мда…
Как он может верить ей? Как он может верить ей, стоящей сейчас со мной в полутемной прихожей? Никто не застрахован от случайной интимности, что же мне делать с любовью в этом мире?
И еще не вполне понимая, что я творю, я наклоняюсь ближе и нежно лижу ее лоб. Один раз, пусть это будет такой поцелуй.
Юля убирает руку и резко откидывает голову назад. Пускай убирается к своему отцу. Он – пожарный, это хорошая профессия для человека, который должен заботиться об этой девочке. Звучит гораздо лучше, чем торговец наркотиками.
– Завари ему шиповник, – бормочу я и отворачиваюсь к двери.
– Я открою, – тонкие пальцы крутят ручку замка. Я шагаю вперед, не оглядываясь и не прощаясь.