Я не выдерживаю к вечеру, когда приходят сумерки и по всему городу ползут пятнистые, как леопарды, тени. Я пытаюсь слушать CD, но все время натыкаюсь на те диски, которые любила Лена. Странно, ведь я тоже мог бы любить эту музыку, но никогда не слушаю ее лишь из-за того, что она будила в моей жене что-то эротическое. Что-то, не имеющее ко мне никакого отношения. Вы понимаете, о чем я?
Я не включаю свет, валяюсь на диване и уже тридцать минут кручу в руках телефон. С того самого момента, как на город опустились сумерки, и в каждом углу моей комнаты притаилось по леопарду. Я даже не представлял себе, что мне будет так тяжело без нее. Любовь и секс вызывают сильнейшую зависимость – банальная, в общем-то, истина.
За окном ритмично бьется о землю мяч. Наверное, играют в баскетбол. Высокие ребята, никогда не бреющие под мышками и в паху. Мешают ли женщинам волосы, когда они делают минет? Да, наверное. Мне бы мешали.
Я набираю номер. Все-таки я делаю это первый. Я первый сдаюсь, черт, я снова проиграл. Я не знаю, что сказать ей, я вообще не знаю, что мне теперь делать.
– Лена? – снова ошибка, случайный щелчок на линии я воспринимаю за ответ. Я вздрагиваю, словно испугавшись чего-то.
– Лена?
– Да?
– Это я.
Молчание.
– Ты не звонила мне?
– Нет.
– Мне кто-то звонил вчера, а я не ответил, представляешь? И потом все время мучался, думал, что это была ты.
Молчание.
– Что сказал папа?
– Насчет чего?
– Насчет того, что ты ушла.
– Какая разница.
Как мне говорить с ней теперь? Какой тон избрать, какую сказку должна рассказать Шахерезада сегодня ночью, чтобы остаться в живых? В трубке пищит зуммер, отсчитывающий истраченные минуты. Мне насрать на деньги. Во всяком случае, сейчас.
– Лен, здесь осталось все твое. Ты будешь забирать вещи?
– Не сейчас.
Я пытаюсь отгадать, какое у нее сейчас выражение лица. Что она хочет скрыть? Может, мне нужно надавить чуть сильнее, и она начнет кукситься, растает? Вряд ли ей сейчас хорошо.
– Лен, мы можем поговорить начистоту?
– А ты можешь? Ты же не смог. Ты просто не справился, и я ушла.
– Я справлюсь.
– Я не верю. Ты накуривался в эти дни, оставшись один?
– Нет.
– Я тебе не верю. – Она вздыхает. Это первая эмоция, прорвавшаяся через остывающий город. – Мне все равно, Стас. Представляешь? Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть сейчас или как-то помучать. Мне просто стало лучше, когда я перестала пытаться переделать тебя. Все, не желаю в этом больше участвовать, помнишь эту шутку?