– Обоссанные и опущенные, – отзываюсь я.
Вадик крепко сжимает мне плечо, а потом убирает руку и просто шагает рядом. Кто пообещает, что это не случится завтра? Или послезавтра?
– Мне нужен пистолет, – говорю я Вадику тихо и скромно. – Найди того, кто продаст, а я куплю.
– Я найду тебе пистолет, – отвечает он, чуть помолчав.
– Карашо, дырагой, – добавляет Вадик куражась. Я узнаю в его голосе интонацию, за которой мы обычно прячем вполне серьезные вещи. Ни о чем не говорить всерьез. Мы все так теперь говорим, даже в провинции. Но я чувствую, что Вадик все же честен и искренен со мной. Очень искренен. О, ла-ла…
– Здравствуй, милая! – я говорю это Оксане, когда она входит в мой кабинет, шеф-редактор нашей радиостанции. Она носит мини-юбки и красит волосы в рыжий цвет. Нарушает закон о курении в общественных местах и предпочитает русской водке дагестанский коньяк.
– Здравствуй, дорогой, – в тон мне отвечает она. Хорошо отвечает, как и положено феминистке. Я гляжу на нее снизу вверх, сгорбившись за компьютером, потной ладонью нервно поглаживая мышь.
Рыжая Оксана хищно улыбается, внимательно разглядывая мое лицо. Я плохо выгляжу, прекрасно это знаю. Плохо сплю по ночам, рано просыпаюсь и долго сижу на унитазе. По утрам у меня понос. Так продолжается уже несколько месяцев, и я ничего не могу поделать. Говорят, что от марихуаны всегда портится сон. У меня же, кроме этого, вдобавок испортилось и дерьмо.
– Ты должен сдать отчет, Стасик, – говорит она. – Брось все дела и напиши отчет. Директор не будет ждать. Ты же знаешь, для него это все равно что красная тряпка.
– У меня срываются две информации, – говорю я, – химкомбинат снова не выслал факс со статистикой за полугодие. Я звоню им через каждые пятнадцать минут.
– Оставь эту чушь, – она кладет передо мной бланк, наклоняясь так, что рыжие волосы щекочут мою щеку. Я отворачиваюсь, чтобы шеф-редактор не почувствовала, как гадко у меня пахнет изо рта.
– Через час, ладно? – я просто умоляю.
– Лядно. – Она подходит к двери. Она очень сексуяльна. Провинциальный феминизм нисколько не сказался на полноте ее задницы.
– Поставь защитный экран на монитор, – говорит Оксана напоследок, – у тебя все время красные глаза.
Она неплотно закрывает дверь, и сквозняк небрежно ворошит бумаги на моем столе. Я достаю небольшое зеркало в деревянной оправе и внимательно смотрю на свои глаза. Взгляд уставшего человека, страдающего от хронической гипогликемии и дисбаланса нейромедиаторов. Я закапываю глаза специальными каплями, на пару часов снимающими красноту, и некоторое время моргаю, пытаясь разогнать зыбкую муть. Мне нужно работать. Мне нужно усидеть в этом кресле еще шесть часов, облизывая без конца пересыхающие губы и периодически впадая в сумеречную дремоту с открытыми глазами.