— Скверно, — сказал я.
— Живот не сорвал? Я боялся за тебя всякий раз, когда ты уходил на нос.
— Нет, — сказал я. — Только спину.
— Руки-ноги — ерунда, а ремни сбруи я обмотал мягкой тряпкой, — сказал Джози. — Не будет теперь натирать так сильно. Ты правда хорошо поработал, кэп?
— А то, — сказал я. — Привыкнуть писать ох как трудно, но и отвыкнуть не легче.
— Знаю, привычка — это погано, — сказал Джози. — А привычка к работе, наверно, сгубила людей куда больше любой другой привычки. Но ты пишешь и забываешь обо всём.
Мы проплывали мимо одной из печей для обжига извести, где Гольфстрим подходил едва не к самому берегу, а берег круто обрывался в глубину. Над печью реял лёгкий дымок, по каменистой дороге пылил грузовик. Несколько птиц кружили над стаей рыбьей мелочи.
И тут Карлос заорал:
— Марлин! Марлин!
Мы увидели его все разом. Он был очень тёмный и на наших глазах высунул нос из воды позади наживлённой макрели. За уродливым, округлым, толстым коротким носом громадной массой под водой проступала и сама рыба.
— Давай же! — заорал Карлос. Потом: — Лопай!
Джози выбирал свою снасть, а я ждал тяги, которая будет означать, что марлин и впрямь заглотнул наживку.