У Ивановской дрожат губешки. Господи, вот что за сопливое создание. Плачущая женщина по идее должна как-то деморализовать, выбивать из колеи, а нет, вот сейчас я только раздражен и ничего больше.
Интересно, а Ирина вообще бывает такой? Слабой, со слезами?
Картинка складывается плохо.
Ольга же стоит себе, молчит, глазами своими красными на меня таращится. Коробочку картонную обнимает.
— Все манатки собрала? — бесцеремонно интересуюсь я, откидываясь в кресле, покручивая свой любимый маркер между пальцами. — И расчет забрала? Документы у кадровиков не забыла? Пропуск сдала?
Мне же не надо, чтобы эта курица бегала сюда по всяким дурацким причинам. С глаз долой и чтобы никаких напоминаний о том, что это недоразумение у меня работало.
Ивановская судорожно кивает. И всхлипывает.
— Ну, хватит рыдать, это все равно не работает, — скучающе откликаюсь я, задумчиво глядя на страницу и пытаясь найти, где докопаться.
Безнадежная затея. Сучка Хмельницкая! Даже опечаток у неё нет ведь! Как она вообще так живет, ей аура подлинного совершенства не натирает?
— Анто-о-он, — тихонько хнычет Ивановская, предпринимая последний маневр, — не надо меня увольнять, я клянусь, я буду тихо себя вести.
— Ты уволена не за то, что вела себя громко, Ольга, — меланхолично бросаю я, испытывая смутное желание вывести в углу листа пятерку с плюсом и отправить фоточку Хмельницкой в Вайбер. Ну а что, не все ей мне чеки скидывать.
Нет, нельзя. Так недолго перейти к переписке. А от переписки — долго ли до того, как я сделаю ровно то, чего делать не хочу?
Ведь еще тогда, у Геныча в кабинете, я ощущал, как сводит внутренности от этого странного голода. Взбудораженного не едой, нет — лишь только одним тоном.
Одно слово.
Одно слово — и мне пришлось стискивать зубы, выдерживая новый приступ когтистой темноты, каждое касание которой заставляло покрываться раскаленными мурашками.
Господи, как хотелось снова туда — в интимную шелковую темноту номера в клубе, когда я смотрел на Ирину только снизу вверх. И готов был на все, лишь бы никого в её жизни больше не было.
И вот это — всколыхнулось от одного только слова Ирины!
Есть ли шансы, что я выдержу хоть сколь-нибудь долгую переписку?
Я бы на это даже пары сотен не поставил.
— А почему-у-у? — не выдерживает Ивановская, напоминая о себе.
Почему я её увольняю? Потому, что она дура? Оборзевшая дура? Слишком много о себе возомнившая оборзевшая дура? А как это сказать корректней?
— Не надо держать меня за идиота, Ольга, — я вздыхаю и переворачиваю страницу отчета, — если бы Ирина первая начала — ты бы до неё даже не дотянулась. Тем более, у тебя не было ни единого повреждения от удара, а у неё был. И мне уже рассказали, что она тебя в туалете заломала. Так что…