Геля наконец заткнула себе рот, и вроде наткнулась на стеклянную стену. И смотрела, как она, эта стена, начинает падать, разбиваясь на мелкие осколки.
Володя тяжело встал, поставил Ирку на ножки, легко хлопнул по попе.
– Не думал я, что ты такая… дура.
Надел пальто и вышел во двор…
…
Это я все один должен решать? А если ошибка?
Мастер Меры что-то стал нервничать последнее время. Хотя там, в небесном саду, не было этого грустного слова – время. Он много суетился, стал хуже различать цвета. Голубые шары казались серыми, розовые – грязно-оранжевыми. Он часто тер глаза белоснежным платком, вытканным из лепестков белого цветка, то ли ромашки, то ли хризантемы. И задумывался – подолгу, грустно. Он сидел на краю тверди и смотрел вдаль. Он боялся смотреть вниз. Он вдруг стал понимать, чтО он судит. Вернее за что. Взвешивать любовь, боль, страдание, подвиг, предательство, а потом менять их на шары… он стал вдруг терять мастерство Меры…
И вот снова. Уже с утра, в сердцах задернув плотную занавесь, чтобы его душу, отягощенную бременем высшей справедливости не смущали радостные лучи и аромат бездумных роз, он перебирал шары. Складывал их в маленькие кучки и резким движением кучки ломал. Складывал снова. Он тянул время, но краем глаза все таки видел ЕГО. Он лежал на самом краю стола и чуть пульсировал. Серый, как мышь. Тяжелый, как свинец. Мастер вздохнул и встал.
…
Зареванная до такой степени, что глаза опухли, как щелки, Геля бегала по улице. Вовки не было, она искала его уже три часа. Всех, у кого были телефоны, обзвонив, постучавшись ко всем соседям, задохнувшаяся и замерзшая, она вползла в дом.
– И пусть! Райка сказала, от судьбы не уйдешь, и опережать ее нельзя. Подожду.
Еще раз по-детски всхлипнув, она тихонько вошла в спальню. Ирка посапывала в кроватке, приглушенно горела лампа.
Она устало села на кровать, расправила свою подушку. Чуть погладила холодную ткань на Вовкиной и почувствовала под пальцами что-то круглое.
– Жемчужинка… Надо же, все таки что-то есть, там… не может быть совпадением.
По подушке прокатился, упал на пол и провалился в щель между досками странный серый шарик.
Ангелин Иванна, Ангелин Иванна, там…
Маринка с Генкой что-то наперебой кричали и тащили Гелю за руки, причем тащили в разные стороны. Геле нравились эти ребятки – симпатичная парочка близняшек, веселых и суматошных. Их нашел парнишка- милиционер на перроне маленького заброшенного богом полустанка голодными и оборванными, когда Генка тырил у кассирши пакет с обедом, а Маринка стояла на стрёме. Ребят передали в интернат в жутком состоянии, они были истощены до предела, кожа содрана до крови от расчесов, в головах полно вшей. Но, несмотря ни на что, в их глазенках не было ни зла, ни обиды, в них всегда горел озорной огонек. Людям не удалось, при всем старании, вылепить из детей волчат, и они веселыми щенятами бегали по интернатским закоулкам, во всем принимали участие, ни к чему не оставались равнодушными. К тому же, неожиданно у них проявился математический талант, совершенно неординарный, причем сразу у двоих. Геля уже три раза серьезно поцапалась с Алевтиной, пытаясь пробить для них математическую школу, но та упиралась насмерть.