Июльский день катился ласково, и вот уже солнце стало чуть мягче, ослабило свою хватку, и длинные тени протянулись от прибрежных ив, расчертив песок и лесные полянки. В такие мягкие вечера, наступающие после душного дня, в воздухе начинает пахнуть дождем. Этот аромат близкой воды ещё не явный, он только угадывается, смешивается с одуряющим запахом степных трав и звенит. И тогда скромные цветы степи вдруг становятся яркими, выпрямляют тонкие стебельки и гордо поднимают головы к тоже уже сгущающему свой цвет, белесому еще пару часов назад, небу. И наступает томно-расслабленное состояние, когда мир кажется другим, немного сказочным, добрым и щедрым, а душу окутывает счастье и нега – почти до слёз.
Хорошо принявшие братья плескались на отмелях, Вовка же с Гелей заплывали далеко, почти к центру озера, и лежали на темной плотной воде, глядя в синеющее небо. Потом, накупавшись, слопав весь «провиянт» до последней крошки, расположились подальше от воды, в низкой поросли молодого ивняка. Ребята дрыхли, молодецким храпом пугая местных сорок, которых было навалом в прибрежном кустарнике, девочки разлеглись, как большие выброшенные на берег рыбы, на огромном конёвом покрывале и болтали, не хуже трескучих птиц.
– Ты счастливая, Аллонька, – томно тянула слоги Лина, именно так «Аллонька», называла Гелю только она, – Что же тебя так мужики любят? И ведь не красавица, вон – бровок нет, реснички белесенькие. Да и полновата будешь, животик, смотри, выпирает даже, кругленький.
Геля слушала ее молча, зло кусая травинку. Ей так хотелось пнуть пяткой в гладкий, стройный, точеный бок, что чесалась нога. Натянув повыше трусы купальника, она повернулась к Лине спиной и свернулась калачиком.
– Нет, подожди! – Невестка не унималась, – Аллонька, милая, а цы'ган то! Ведь высох весь, когда ты уехала. Черный стал совсем, как ствол обгоревший, головешка, не человек. Жене отлуп дал, или как там у них, по – цыгански.
Геля развернулась резко, выплюнула травинку, молча смотрела на Лину. Ей казалось что гладкое, белое лицо скукожилось, стало размером с кулачок, а большой красный рот увеличился и пенился, выплевывая слова. Жутко хотелось курить.
– И еще говорят, жена его много раз ножом била. Изрешетила просто, а он сам, грудью на нож шёл. Вот ведь, болтают люди, что с них взять.
Геля молчала, смотрела. Там, у неё внутри, кто -то зажег факел и водил им, выжигая внутренности. Галина встала, обошла покрывало и присела около Лины.
– Что несешь, безумь? Сказали же на следствии, сам он, в драке…
– Ну да. Сам он… Семь дырок. Обмывали его когда – видали, люди зря не врут. И еще говорят, – Лина зачастила, чувствуя, что вот-вот её заткнут и заткнут грубо, потому что сзади стоял и нервно постукивал ребром ладони о стволик березки, Борис. – Говорят, Гелька мужиков привораживает. На крови, вот так! И Лачо…