Обмана, напоминал ветер. Путь коварства и обмана, не забывайте об этом. Вот я зашёл с запада, а вот я уже дую с востока. Вы думали, я несу прохладу в зной, а я несу промозглый холод, гоню косматые тучи, веду стадо буйных ливней.
Война — путь коварства и обмана.
Качалась палуба корабля — я не замечал. Тянулись холмы — я не видел. Начинались поля и огороды, блестели мокрой землей, заканчивались — мне было не до них. На почтовых станциях хозяева гостиниц молча выделяли мне комнату и без возражений позволяли Мигеру ночевать в сараях. Наверное, им очень хотелось вступить со мной в спор, выгнать безликого прочь, но они смотрели мне в лицо, мелко кланялись, скрывая дрожь, и быстро уходили на кухню.
Война, слышали они. Путь коварства и обмана.
Ты солгала мне, госпожа Йоко. Ты солгала, а я поверил. Ты не сомневалась, что никому и в голову не придёт проверять твои слова. Ехать в Эдо, искать твоего отца… Дело закрыто, преступления нет. Выяснение обстоятельств ничего не прибавит и не убавит к свершившемуся. Нобуюки Кубо-второй занял законное место на этой земле. А даже если какой-нибудь упрямый глупец и отправится в дальнюю дорогу, он рано или поздно узнает, что господин Сидзука благополучно скончался — и повернёт обратно. Беседовать с мачехой? Такое не придёт в голову самому дотошному упрямцу и самому последнему глупцу. А даже если и придёт? Мачеха подтвердит существование брата, не вдаваясь в подробности, и упрямец вернётся в Акаяму, убеждённый в правдивости горестного рассказа.
Нужна тысяча случайностей и десять тысяч совпадений, чтобы правда открылась взгляду. Застань я мачеху не на почтовой станции, где госпожа Кейко могла позволить себе ряд вольностей в частной случайной беседе, а в столичной усадьбе клана Сидзука, в обязательном присутствии главных вассалов клана, настороженных из-за визита дознавателя службы Карпа-и-Дракона — и наш разговор сократился бы в десять раз, превратившись в набор сухих официальных фраз. Да и на станции — не покажись я госпоже Кейко привлекательным юным дурачком, годным для тёплого материнского внимания, а может, и не только для материнского, поскольку дорога всё спишет, а служанка будет держать язык за зубами… В случае её равнодушия ко мне я вряд ли мог рассчитывать на внезапную откровенность.
Правда чудом упала мне в руки. Сейчас она жгла мне ладони.
Ты солгала мне, госпожа Йоко, знаток путей войны. Кипя от гнева и обиды, я возвращался в Акаяму и чувствовал себя двумя людьми сразу: младшим дознавателем Торюмоном Рэйденом — и беднягой Нобуюки Кубо-первым, верным твоим учеником, госпожа. Я видел сцену в хижине, с которой началось твое перерождение, яснее, чем птицелов Кэцу. Я видел её так, словно пришёл в театр, купил билет, взял у служителя циновку для сидения, расстелил её напротив сцены и дождался, пока откроют занавес.