— Садись, — командует Кай и мягко подталкивает меня на пассажирское кресло. — И пристегнись.
Какой законопослушный гражданин. Просто завидное послушание. Украсть чужого ребёнка? Пожалуйста! Главное, на красный не ехать.
Падаю на ещё не остывшее от тепла его тела кресло. Втягиваю носом воздух: так и есть, моя машина пропахла им — табак и цитрус. Тяну на себя ремень безопасности и пристёгиваюсь, как он велел. Вернее, пытаюсь пристегнуться — дрожат руки.
Он по-хозяйски опускается на место водителя, и я не могу не отметить, что эта машина идёт ему гораздо больше, чем мне. Грозная, большая, брутальная. Молодой гибкий зверёныш, проглоченный зверем.
Куда мы сейчас поедем? Мы уже чёрт знает где! На дворе ночь, и через какие-то шесть-семь часов у меня рейс.
Где мой сын?..
И, надеюсь, он пошутил, что завяжет мне глаза? Это же… это же дикость!
Он улыбается, словно подслушивает мои мысли, садится удобнее. Серо-голубая, почти совсем уже летняя ночь съела дневные краски, всё вокруг обезличенное и такое же серое. Опускаю взгляд и вижу в его руке чёрную шёлковую ленту. Такие практикуют адепты БДСМ. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Просто знаю.
— Кай, это глупо… — пытаюсь воззвать к благоразумию, но он только лишь хмурится.
— Так надо.
— Ты хочешь меня убить?
Его лицо расплывается в мягкой улыбке, белоснежные зубы сверкают в густой темноте.
— Зачем мне тебя убивать? Если бы я хотел это сделать, ты бы здесь не сидела. И зачем мне было бы оставлять столько следов, если я просто мог подстеречь тебя у входной двери твоей квартиры и без лишнего шума перерезать сонную артерию. Знаешь, через сколько в этом случае наступает смерть? Через двенадцать секунд. Двенадцать секунд, и человека, который ходил, дышал, любил больше не существует…
— И ты решил, что это слишком гуманно, и решил прежде меня помучить?
Он снова улыбается и вставляет ключ зажигания. Обернувшись на меня, опаляет потемневшим взглядом:
— Ты сама будешь просить меня тебя помучить.
А каким тоном он это произнёс… Похотливый щенок. Не слишком ли много ты на себя берёшь?
Он пододвигается ко мне ближе и, удерживая в руках концы ленты, выверенным движением оборачивает полоску шелка вокруг моей головы. Так, будто проделывал это сотню раз.
Прохладная ткань плотной вуалью обволакивает глаза, лишая меня способности видеть. Мир стал абсолютно чёрным, но мне не страшно. По крайней мере не страшнее, чем было до. Если бы он хотел меня прикончить, ему было бы плевать, вижу я, куда еду, или нет. По крайней мере в фильмах всё именно так.