— Я оставил тебе бутылку воды и фрукты.
— Да проваливай ты уже в конце концов! — срываюсь и свободной рукой тяну на голову край покрывала.
Я скоро сойду с ума! Я уже на грани. Это заточение, практически постоянное одиночество, слёзы, истерики, непрекращающиеся мысли, страх за Мишу… И Кай, которого по логике вещей я должна люто ненавидеть, но даже мечтая задушить его голыми руками, я всё равно думаю о его губах…
Я чувствую себя лабораторной крысой, жертвой какого-то сумасшедшего эксперимента.
А может, я действительно давно сошла с ума, и всё это мне просто кажется? Вместо странного дома — палата с мягкими стенами, вместо наручников — смирительная рубашка, а вместо Кая — психиатр, который ведёт со мной беседы, чтобы написать потом умную диссертацию на тему "Параноидальная шизофрения".
Как это всё, мать твою, называется, и есть ли этому безумию какое-то определение?
Тихо звякают друг о друга грязные тарелки, доносятся невесомые шаги, утопающие в толщине напольного ковра.
— Я зайду через несколько часов, — ставит перед фактом он, и следом раздаётся щелчок дверного замка.
Я могу сидеть здесь месяцами, и закончится это тем, что в пылу очередной моей истерики мы друг друга или убьём или затрахаем до смерти. В любом случае итог будет плачевным, а я не могу позволить себе такого финала, у меня маленький сын. И если он не нужен отцу, то очень нужен мне. Я обязана отсюда выбраться, любыми путями!
Тогда я ещё не знала, что верный путь отыщется уже этой ночью.
Но какой ценой…
* * *
Сердце колотится так яростно, что грозит пробить ударами грудную клетку. Я ощущаю его оглушающие толчки, чувствую, как горячая кровь разливается по венам, как она пульсирует в висках. Сильно, больно.
Я чувствую, как моя, именуемая физическим телом, оболочка мечется по кровати, как покалывают онемевшие кончики пальцев правой руки, прикованной наручником к дубовой спинке. Я сплю и хочу вырваться из душного плена Морфея, но не могу раскрыть глаза, потому что боюсь, что эти восхитительные, заполняющие голову звуки тоже исчезнут…
Музыка. Тихая, печальная, тревожная.
Мелодия льётся по венам, заполняет мою выпотрошенную оболочку, проникает в самые потаённые закоулки души. Музыка так трагично прекрасна, что хочется плакать и, кажется, я действительно плачу. Плачу, не открывая глаз.
Столько в ней терзаний, сколько муки и боли. Она вгрызается в моё нутро, вытягивая щупальцами все переживания, заставляет устыдиться своих мелочных страхов. Да что я могу знать о страхе и боли — боль там, в этих нотах, она льётся из-под порхающих по клавишам пальцев невидимого пианиста.